О деле: Александру Юрьевну Скочиленко обвиняют в «дискредитации ВС РФ» в соответствии с п. «д», ч. 2 ст. 207.3 УК РФ. Скочиленко грозит до 10 лет лишения свободы за то, что 31 марта она заменила ценники в магазине «Перекресток» на листовки с информацией из новостных лент о действиях российских военных в Мариуполе.
Дело рассматривает Василеостровский районный суд Санкт-Петербурга, судья – Оксана Васильевна Демяшева.
Участвуют подсудимая, защитники Новолодский Ю. М., Неповиннова Я. А., Герасимов Д. Г., Кислякова М. В., гособвинитель Гладышев А. Ю. Из примерно 70 пришедших слушателей, в том числе представителей СМИ, приставы пускают в зал около 30 человек.
Cуд ставит на обсуждение ходатайства представителей СМИ о ведении фото-, видеосъемки . Скочиленко просит удовлетворить, т. к. «сегодня, возможно, последний день судебного процесса, все хотят знать, что здесь происходит, услышать речи, реплики и последнее слово. Но при этом хотелось бы, конечно, предупредить наших слушателей, чтобы они не нарушали регламент и не хлопали, как бы им ни понравилась речь, иначе последнее слово я буду произносить без вас, чего бы очень не хотелось».
Новолодский также поддерживает ходатайства, одновременно желая заявить возражения на действия суда, которые лишили его возможности высказаться в прошлый раз.
– В конце прошлого заседания едва ли не состоялось очень страшное явление, а именно: ваше распоряжение удалить из зала всех присутствующих. Тем самым был бы попран основополагающий принцип судопроизводства — его гласность. Началось все со странного указания судьи приставам вывести из зала «всех, кто громче всех хлопал». Удаление всех — это нарушение принципа гласности. Более того, в ч. 1 ст. 258 УПК для прямо указано, что может быть удалено «лицо, нарушившее порядок». Русский язык подсказывает, что лицо – это 1, 2, может быть, 6 человек. 6 человек, которые сочли, что они хлопали громче всех, между прочим, вышли из зала, но это не устроило председательствующего. «Освободите, чтобы не было никого» – а вот это уже явный перебор, это уже посягательство на принцип гласности.
Остальные защитники присоединяются к позиции Новолодского и подсудимой.
Гособвинитель полагает, что фото-, видеосъемка будут мешать процессу, просит отказать со стандартными формулировками, что принцип гласности соблюден в полном объеме, ведется аудиопротоколирование, присутствуют слушатели, нарушений закона и попирания гласности не допущено.
Ходатайства оставляют без удовлетворения с повторением доводов гособвинителя.
В прениях выступает защитница Кислякова. Она начинает с характеристики личности подзащитной, которая вела активную общественную жизнь, в рамках журналистской работы освещала культурные и общественные события СПб, избирательный процесс и т. д., получила широкую известность благодаря созданию комикса «Книга о депрессии», также создала проект «Гаванская street», где женщины учились строить и ремонтировать, много работала с детьми – няней, вожатой и администратором в детском центре, поддерживала детей с психическими нарушениями и проблемами поведения, применяя метод музыкальной адаптации и обучая игре на музыкальных инструментах.
– Такая работа под силу лишь человеку сострадательному, эмпатичному, отзывчивому к ближнему. Указанные сведения характеризуют Скочиленко как человека с активной жизненной позицией, которому свойственно стремление изменить мир к лучшему и способность воплощать это стремление в творческом ключе. В суде оглашались характеристики, выданные Скочиленко различными организациями, с которыми она сотрудничала, где она характеризуется как доброжелательная, бережная, милосердная, неконфликтная, выдержанная, склонная к компромиссам, из чего с очевидностью следует, что вменяемые мотивы ненависти и вражды ей не свойственны. Та же информация подтверждается заключениями психологов со стороны защиты. Кроме того, в характеристиках многократно упоминается свойственное Скочиленко повышенное чувство ответственности, что делает невозможным размещение информации, в истинности которой у нее могли бы иметься сомнения. Для анализа информационного фона, в котором у Скочиленко формировалось чувство сопереживания жертвам событий, развернувшихся с 24 февраля 2022 года, необходимо обратиться к сведениям из приобщенного доклада ОБСЕ, из которых можно сделать выводы, каким образом на основании открытых источников у Скочиленко сформировалось восприятие некоторой размещенной ею на «ценниках» информации как правдивой. «Российская армия… в Мариуполе. Около 400 человек прятались в ней от обстрелов». В докладе ОБСЕ подробно описана ужасающая гуманитарная ситуация в Мариуполе, где разрушено 80–90 процентов строений. При этом упоминается об уничтожении не только в Мариуполе, но и в других городах, огромного количества больниц и школ, в том числе упоминаются факты, когда в этих зданиях действительно прятались от обстрелов гражданские лица. Поэтому сам факт того, что и художественная школа могла быть разбомблена в числе других строений, представляется совершенно правдоподобным. Очевидно, что не только у человека с повышенной эмпатией, но и у любого здорового человека все это может вызвать только одно впечатление: война – это ад, ее необходимо немедленно остановить. Это объясняет, почему Скочиленко солидаризировалась с призывами на «ценниках»: «Остановите…», «Остановите боевые действия». Кроме того, в докладе ОБСЕ приводятся две доступные в открытых источниках оценки количества погибших российских солдат: официальные российские источники называют цифру в 1340 солдат, а оценки со стороны НАТО увеличивают эту цифру в 5–10 раз, то есть до 6700–13400. Для любого здравомыслящего человека очевидно, что во время конфликта противоборствующие стороны для поддержания морали на своей стороне и устрашения противника склонны занижать собственные потери и завышать потери противоборствующей стороны, а истина лежит где-то посередине. Ввиду этого факта оценка количества погибших в 4300 солдат – что значительно меньше оценки НАТО – была воспринята Скочиленко как правдоподобная. Несмотря на обширный опыт и огромные ресурсы Миссии ОБСЕ, она в своем докладе признает, что не может стопроцентно подтвердить многие из изложенных в докладе фактов во время боевых действий. Очевидно, Cкочиленко также не имела возможности установить заведомую ложность какой-либо информации, поскольку обладала несравнимо меньшими ресурсами для сбора и анализа информации, чем ОБСЕ.
Далее слово берет адвокат Герасимов.
– Диспозиция ст. 207.3 УК РФ только тогда рассматривает деяние субъекта в качестве преступного, когда недостоверность распространяемой информации заведомо для виновного не соответствует действительности, т. е. объективно является ложью, и ложность распространяемой информации полностью осознавалась действующим субъектом. По данному делу никто даже не пытался проверить утверждение подсудимой, что в момент распространения ею информации ее ложность не охватывалась ее сознанием, в силу чего имеет место объективное вменение ей в вину фактически наступивших последствий, что прямо запрещено ч. 2 ст. 5 УК РФ. Прокурор в своей речи сказал буквально следующее: «Подсудимая в ходе предварительного следствия и в ходе заседания поясняла, что она просто фактически не доверяла той информации, которая распространяется СМИ, однако каких-либо убедительных доводов недоверия к данным источникам подсудимая Скочиленко не представила, как и не представила сторона защиты». Данное заявление прокурора – просто искажение фактов. Защита приобщила многочисленные статьи из разных СМИ, Скочиленко пояснила, что она была знакома с ними? их читала. Также категорически отрицала то, что размещенные на ценниках сведения были для нее заведомо не соответствующими действительности. В своих выступлениях прокурор, считая установленной вину Скочиленко, сказал следующее: «Что же касается умысла в инкриминируемом деянии, а именно который вменяется подсудимой Скочиленко, я полагаю, что эксперты у нас достаточно подробно дали ответ на этот вопрос». Т. е. прокурор, даже не скрывая этого, делегировал установление юридически значимых обстоятельств эксперту. Это просто какой-то нонсенс. Далее в своем выступлении заявил: «Защита, в том числе и сама подсудимая, заявляли в ходе судебного заседания о своей невиновности, приобщали заключения специалистов, которые также в настоящем заседании исследовали. Обвинение полагает, что данная позиция является попыткой избежать уголовной ответственности за совершение инкриминированного деяния». Т. е., по мнению прокурора, когда человек дает подробные и последовательные показания со ссылкой на факты и приводит свои аргументы и доказательства о невиновности, то это попытка избежать уголовной ответственности? Позиция прокурора просто абсурдна. Показания подсудимой должны скрупулезно исследовать и детально сопоставлять с исследованными по делу доказательствами, им должна быть дана оценка и должно быть проверено каждое утверждение подсудимой. Если прокурор не доверяет показаниям подсудимой, он должен привести конкретные опровергающие доказательства. Прокурор в своей речи даже не попытался дать оценку многочисленным заключениям уважаемых специалистов, приобщенных стороной защиты. Вопреки утверждению прокурора, при производстве и проведении судебной экспертизы со стороны экспертов было допущено огромное количество нарушений, подробно изложенных в заключении специалистов и ходатайстве о признании экспертизы недопустимой. Допрошенные эксперты Сафонова и Гришанина не могли дать четкого, ясного и научно обоснованного ответа на вопросы защиты. Считать текст, выдаваемый за экспертное заключение, а на самом деле его профанирующий, судебным доказательством недопустимо. Прибегать к нему как к источнику специальных познаний – себя не уважать. Прокурор в своем выступлении заявил: «Довод подсудимой Скочиленко относительно того, что она не знала, что распространяемая ей информация является “фейковой”, является необоснованным, поскольку подсудимая активно пользовалась всевозможными средствами связи, в том числе сетью “Интернет”, могла спокойно просматривать новостные каналы и сравнивать полученную информацию». По мнению прокурора, поскольку Скочиленко имела возможность получать и сравнивать разную информацию, ее вина в заведомости относительно распространения «фейков» об армии подтверждена. Такое умозаключение прокурора просто противоречит здравому смыслу и не способно опровергнуть утверждение подсудимой, что, размещая сведения на «ценниках», она не осознавала их несоответствие действительности. Если бы диспозиция статьи звучала как «распространение сведений о действиях Вооруженных сил РФ, которые противоречат официальным брифингам МО РФ», тогда да, достаточно установить, что человек был ознакомлен с информацией, исходящей от официальных органов, и распространение иной информации наказуемо. Но диспозиция статьи говорит о заведомой ложности, а не о распространении информации, отличающейся от исходящей от официальных лиц. Уверенность Скочиленко в правдивости размещенной информации покоится как на ее оценке информации из многочисленных СМИ, так и на личном общении со знакомыми с Украины, не доверять которым оснований не было. Убежденность может быть ошибочной, но никогда – заведомо ложной. Текст предъявленного обвинения страдает серьезными несоответствиями общепринятым нормам русского языка и законам формальной логики. Взять хотя бы утверждение, что «преступление» совершено «по мотивам политической ненависти и вражды, по мотивам ненависти и вражды в отношении какой-либо социальной группы». «Мотив политической ненависти и вражды» и «мотив ненависти и вражды в отношении какой-либо социальной группы» перечислены в диспозиции закона через разделительный союз «либо», существенно различаются по своему содержанию и взаимно исключают друг друга. Обвинением не указано, к какой именно социальной группе у Скочиленко якобы сформировались «ненависть и вражда», а употреблен неопределенный термин «в отношении какой-либо социальной группы». Но нам-то всем абсолютно ясно, что мотив у Александры был один – и заключался он в том, чтобы остановились боевые действия», что подтверждается выводами специалиста защиты, доктора политических наук Сунгурова. Все доказательства обвинения могут подтверждать лишь объективную сторону преступления и факт совершения процессуальных действий. Допросы свидетелей также никоим образом не подтверждают виновность Скочиленко в совершении преступления, поскольку никто из них не показал, что ей было заведомо известно о ложности распространяемых сведений. Таким образом, обвинение не предоставило доказательств виновности Скочиленко, при этом защита представила неопровержимые доказательства ее невиновности, которые не опровергнуты гособвинителем. Мои коллеги подробнейшим образом рассказали об исключительно положительных характеристиках личности нашей подзащитной и о ее состоянии здоровья. Я повторяться не буду, скажу лишь одно. Для меня большая честь защищать такого светлого и прекрасного человека, как Александра, которая в силу своего психоэмоционального состояния, сложившегося к моменту деяния, не могла поступить иным образом и сделала то, что сделала. Учитывая изложенное, я прошу вынести в отношении Александры Скочиленко единственно возможный по данному делу приговор – оправдательный – ввиду отсутствия в ее действиях состава преступления.
Прения завершаются выступлением Скочиленко. Онаовторяет ряд доводов защитников об отсутствии во вменяемых текстах заведомой ложности, иных квалифицирующих признаков и мотивов, дополнительно указывая, что экспертиза защиты показала, что распространенные ею ценники имеют вид арт-объектов, а не достоверных сообщений. Как пояснила эксперт-лингвист со стороны защиты, ВС РФ вовсе не являются социальной группой, при этом гособвинитель так и не уточнил, к какой соцгруппе она якобы испытывала ненависть и вражду.
– Показания военнослужащих – это исключительно их мнение, они не видели ее поступка, ценников и ничего не могут знать о мотивах. Показания свидетеля Алексея Николаева вообще не должны использоваться в качестве доказательства, т. к. на него оказывали давление во время допроса. Он очень красочно это рассказал в суде, как просто хотел открыть людям дверь, а там стоят с болгаркой на пороге и говорят: «В твою квартиру ведут следы мертвого мальчика». Показания написаны таким казенным языком, которым Николаев никогда не разговаривал.
Даже если серьезно отнестись к этим показаниям, то даже в них написано, что он ничего не знал о ее деянии. Защита предоставила целых 6 экспертных заключений, в то время как обвинение показало только одно, чрезвычайно некачественное. Свидетель обвинения – эксперт-политолог Сафонова дала очень противоречивые показания, сказав тем не менее много правильных вещей, свидетельствующих в ее – Скочиленко – защиту. Например, что не в компетенции эксперта устанавливать мотивы. Она ответила на этот вопрос прямо: «Мы ничего не знали о ваших мотивах, мы не знали, что вы там чувствовали и думали, и экспертиза не может это установить» Также Сафонова упомянула, что люди могут черпать информацию и считать истиной очень разные источники. Когда это было сказано, гособвинитель прервал эксперта, сказав, что у него заседание, и на второй день допроса она резко поменяла свое мнение, заявив, что только в государственных источниках транслируется правда, т. к. существует пресловутое распоряжение Роскомнадзора на этот счет. Однако Роскомнадзор не принимает никаких законов, и это рекомендательное письмо тоже не является законодательной нормой.
– Разве есть такой закон, который обязывает гражданина РФ хотеть читать одни источники и не хотеть читать другие? Я думаю, что его все-таки нет. Гособвинитель не считает, что мы живем в тоталитарном государстве, я тоже так не считаю, поэтому у нас и нет такого закона, и не должно его быть.
Рассказывает о своих хронических заболеваниях, которые в условиях неволи могут повлечь значительное ухудшение здоровья вплоть до остановки сердца, в связи с чем понадобится срочная медицинская помощь, которую трудно получить в местах заключения. Ей жизненно необходимо безглютеновое питание, которое на данный момент среди учреждений пенитенциарного толка доступно лишь в СИЗО-5.
– Если вы, ваша честь, вдруг отправите меня в колонию, то обречете меня на голод. Уверена, в глубине души вы не хотите этого. Я не опасный человек для общества, а скорее полезный.
Находясь на свободе, может принести много пользы: до ареста участвовала в социально значимых проектах, в том числе на благотворительной основе.
– Большое количество суицидов и иных трагедий реально предотвратить, если просто рассказывать людям о том, что депрессия – это заболевание, а не приговор, о том, что есть способы ее лечить, что необходимо обращаться к специалистам. Большую часть жизни я посвятила этой работе и делала это бескорыстно. Вы даже не представляете себе, что такое услышать от человека: «Твоя книга мне помогла». В такие моменты понимаешь, что твоя жизнь и свобода имеют огромный смысл. Я не могу сидеть и ждать в тюрьме, расходуя бесценное время, которое могла бы использовать, чтобы помочь людям в момент, когда помощь нужна как никогда. Когда гособвинитель назвал запрос в восемь лет, испытала состояние шока, категорически не согласна с этим запросом. Все люди в СИЗО, которым я про это рассказывала, были ошарашены, а они знают про нашу судебную систему и приговоры много.
Для сравнения, ее бывшей соседке запросили восемь лет за триста граммов мефедрона. Больше запросили только Илье Яшину.
– Неужели я настолько крупная фигура, чтобы сравнивать меня с оппозиционным деятелем, неужели мои разговоры о любви, мире и жизни опаснее для нашего государства, чем политические лозунги? Я в это не верю. Если честно, на мой взгляд, эта цифра взялась по другой причине. Я думаю, что это произошло просто из-за дискриминации по признаку сексуальной ориентации. Мне кажется, наш гособвинитель, возможно, испытывает ненависть или вражду к сексуальным меньшинствам, а я не скрываю своей принадлежности к ним, и, видимо, эта цифра взялась именно оттуда. По крайней мере более рационального объяснения у меня нет». Гособвинитель говорит, что мы живем в демократическом государстве, так явите миру это своим приговором! Скажите – да, у нас есть плюрализм мнений, у нас есть свобода слова. Это и есть признак демократического государства: когда люди могут иметь разные мнения, могут высказывать разные мысли. Явите это! Что мы не живем в книжке Замятина «Мы» или в бестселлере Оруэлла, а действительно можем пока еще высказываться, как считаем правильным… Едва ли в современной российской практике найдется много примеров столь невероятной работы защиты, как в моем процессе. И, на мой взгляд, самым честным, пускай и самым трудным, решением будет оправдательный приговор.
Судья объявляет, что сторонам предоставляется возможность выступить с репликами.
Гособвинитель начинает заявлять ходатайство, его прерывает Новолодский, обращаясь к суду с просьбой объявить о завершении прений до перехода к репликам, т. к. ему не хотелось бы, чтобы прокурор превратил реплику во второй тайм своих прений.
– Позиция адвоката занесена в протокол судебного заседания, участникам процесса предоставляется возможность выступить с репликами.
Гособвинитель ходатайствует об объявлении 20-минутного перерыва, поскольку требуется время для анализа объемных выступлений стороны защиты:
– Необходимо просто все выписать, т. к. я заранее к репликам по понятным причинам не готовился ввиду того, что сторона защиты выступала сейчас.
Новолодский выступает с заявлением:
– То, что я говорю, подтверждается, и противозаконная практика со стороны прокуроров усиленно внедряется в судоговорение. Прокурор заявил, что у него реплика обширная. Реплика не может быть обширной, он хочет превратить ее во второй тайм. Тогда на каждый довод прокурора защита будет обязана выдвинуть свой контрдовод, потому что это предусмотрено законом – защита выступает последней всегда, несмотря ни на какие хитрости прокурорской власти. Он всегда и много говорил, было достаточно оснований подготовиться к речи, но только речь в российском уголовном производстве произносится в один тайм: сначала говорит гособвинитель, потом защитник, поэтому я против объявления перерыва для произнесения им речи, входящей во второй тайм прений сторон.
Неповиннова возражает против ходатайства гособвинителя, поскольку у него было достаточно времени, чтобы изложить свою позицию. С учетом прошедшего судебного следствия, когда защите не давали времени, считает, что это будет равноправием сторон.
– Поэтому не видим препятствий, как вы обычно говорите, для непродолжительного заседания, которое длится всего лишь 1,20. Нам не разрешали после этого времени даже попить воды, нашей подзащитной сходить в уборную, выпить таблетку. И вот настаиваем на том, что мы готовы работать, ваша честь, даже в этих условиях.
Остальные защитники высказываются аналогично, Скочиленко полагает, что у обвинения было достаточно времени для подготовки к прениям:
– Все-таки реплика – это действительно довольно короткая речь, вчера уже была произнесена половина прений, сегодня фактически повторяли те же аргументы. Заседание длится меньше полутора часов, поэтому нет оснований для объявления перерыва.
Суд удовлетворяет ходатайство гособвинителя, согласившись объявить перерыв для предоставления участникам процесса возможности подготовки к выступлениям с репликами.
Новолодский заявляет, что защита сможет подготовиться к репликам лишь после того, как изучит реплику прокурора – «вторую часть», для чего потребуется ровно такой же перерыв.
Суд:
– Вы сейчас заявляете ходатайство?
– Да, ходатайство простое. Мне кажется, что здесь, в этом зале перестали понимать ходатайства, смысл их. Если прокурор хочет получить на подготовку реплики 20 минут, мы тоже хотим подготовиться к реплике, потому что, поверьте мне, вы услышите очень много нового в реплике прокурора, он хочет превратить ее не в реплику, а во вторую часть своей обвинительной речи. Поэтому если вы сейчас объявите, там, 20-минутный перерыв, я полагаю, ровно такой перерыв вы должны будете объявить для подготовки нашего ответа прокурору.
Остальные защитники поддерживают ходатайство Новолодского, Скочиленко полагает, что «если гособвинитель может получить 20-минутный перерыв, а такого перерыва никто из нас еще вообще не получал, то после реплики прокурора защитникам тоже необходимо будет хорошенько подготовиться, чтобы обеспечить принцип равноправия сторон».
Гособвинитель, «в отличие от стороны защиты», считает возможным также предоставить им перерыв после своего выступления:
– Полагаю, что, если я скажу что-то новое в своей реплике, действительно стороне защиты понадобится время, я возражать не буду, полагаю, каким-либо образом ограничивать защиту невозможным».
Новолодский замечает для протокола, что его опасения подтвердились – прокурор хочет сказать в двух частях свою речь, чтобы иметь возможность поломать смысл закона, что «мы свои доводы приводим на доводы прокурора, и все, остаются только реплики. А прокурор говорит: нет, не все, мы в прокуратуре выдумали еще такую игру – прения в два тайма. Этому надо положить конец, а не потворствовать».
Гособвинитель возражает, считая недопустимым заявление защитника, который говорит «какую-то крамолу, что прокурор пытается поломать уголовно-процессуальный закон».
Новолодский объясняет, что смысл закона – это очень важно, по смыслу закона должен прокурор произнести речь, чтобы защита знала доводы этой речи и опровергнуть, то бишь защититься.
– Не найдете вы в тексте закона того, что можно произносить 20-минутную реплику, это является второй частью обвинительной речи. Ваша честь, это очень серьезно, и не нужно этого допускать. Реплика есть реплика, а говорение в две части действительно разрушает смысл состязательного правосудия. Если прокурор этого не понимает, ну что я могу сказать, я ничем не смогу ему помочь. Но все движется к тому, как по накатанному, что прокуроры кое-где и когда стали говорить по две части: одну в начале, как того требует закон, а другую, уже услышав аргументы защиты. Это и есть посягательство, это и есть разрушение смыслов, заложенных законодателем.
Судья полагает ходатайство заявленным преждевременно, поскольку защита не слышала реплику гособвинителя, однако не лишена возможности заявить его повторно в случае необходимости.
Новолодский возражает на действия председательствующей, указывая, что суду не дано право определять преждевременность ходатайства, это определяет защита.
– Ходатайство заявлено, ходатайство обсуждено, но решение вами не принято – это тоже не соответствует процессуальному закону. Поэтому надо решать, можете отказать, это свойственно для вас, потом мы заявим снова.
– Ходатайство стороны рассмотрено, ответ по данному ходатайству зафиксирован в протоколе заседания, также стороне защиты разъяснено право заявить ходатайство при возникновении необходимости.
Гособвинитель выступает с репликой спустя 30 минут перерыва.
– Защита называет экспертное заключение заказанным обвинительной властью, вместе с тем очень остро реагирует, когда обвинением называет заказное заключение специалистов. Получается, у нас заказным может быть только то, что представлено обвинительной властью, а представленное стороной защиты необходимо воспринимать за чистую монету? Экспертное заключение основано на требованиях УПК, следователь ее назначил, руководитель учреждения поручил определенным экспертам. Противоречий нет, образование подтверждено представленными документами. Защита несколько раз говорила, что прокурор в оценку заключения специалиста не вдавался. Ну, не вдавался по одной простой причине, что заключение эксперта у нас оформлено было надлежащим образом, и его защита ставила под сомнение, вместе с тем развенчать его, я полагаю, не представилось возможным. Специалисты просто открыто выразились на стороне подсудимой – почему они считают это так, а не иначе. Это сугубо позиция специалистов. Относительно того, что у Скочиленко не было мотивов политической ненависти или вражды. Скочиленко неоднократно сообщала, что публиковала далеко не все ценники, которые были, а исключительно те, которые считала достоверными. Но, уважаемый суд, Скочиленко анализировала, и это не скрывает ни она, ни сторона защиты. Подсудимая говорит о том, что она действовала исключительно из мирных побуждений: остановить военные действия, исключительно чтобы люди, мирные жители, не гибли, однако она не выступала на площадях, в иных публичных местах, «миру мир», с библейскими заповедями «не убий», нет. Она исключительно выступала с критикой ВС РФ. Также, уважаемый суд, Скочиленко сравнивала наше с вами отечество с фашистским государством, то отечество, которое на протяжении длительного периода времени билось с немецко-фашистской агрессией. Разве сравнение РФ с фашистским государством не есть проявление ненависти и вражды к своей стране, граждане которой в настоящий момент выполняют свой долг, свою боевую задачу на территории проведения СВО, защищая своих братьев, родных от украинской агрессии, от агрессии иных. Проведение СВО было и является необходимым для защиты граждан РФ от этой агрессии. И Скочиленко выступила не за мир, она выступила против проведения данной военной операции. Она исключительно высказывалась однобоко против российской армии и в поддержку, ну, тех лиц, тех людей, которые высказываются, и чей интерес, скажем так, нам уже давно понятен. Я полагаю, уважаемый суд, что Скочиленко должна понести ответственность за инкриминируемое ей деяние.
Возражает на сказанное Скочиленко относительно того, что «сторона обвинения запросила ей такой срок в связи с тем, что она имеет отношение к какой-то нетрадиционной сексуальной ориентации:
– Это, уважаемый суд, голословно. Мы за это не судим, это ее право и ее выбор, не по этому поводу мы здесь собрались, это никоим образом не характеризует ее отрицательно. Но! Высказываться против поведения тех, кто защищает свое Отечество, и дискредитировать их, поддаваясь панике, либо еще по каким-то иным убеждениям и интересам, я полагаю, это не просто недопустимо, а преступно. И так полагаю не только я, а еще и законодатель, который у нас в УК закрепил положения ст. 207.3, отнес это к преступлениям. И в случае, если мы не будем пресекать данные преступления, это все повлечет к тому, что у нас непосредственно будет беззаконие. Более того, сторона защиты в своих выступлениях апеллировала к вышестоящему суду, оказывала, я полагаю, давление на вас, общественность относительно того, что суд апелляционной инстанции рассудит, примет другое решение. А я же, уважаемый суд, апеллирую к народу к тем людям, которые потерпевшие в данном деле. Почему они потерпевшие? Потому что паникерство в такой тяжелой ситуации, которая у нас сложилась, просто недопустимо – и подсудимая говорила не просто панику и раскаялась бы в ней, нет, она продолжает и продолжала говорить нам, что она невиновна, что на нее давят, не дают ей выступить, не дают ей свободу слова. Пожалуйста, выступайте! Выступайте и делайте это на основе той информации, которая является достоверной. Никто не запрещает высказывать свое мнение, но врать, и врать умышленно, против действий защитников нашего отечества, я полагаю, уважаемый суд, недопустимо.
Защита в лице Новолодского отказывается от перерыва, потому что «второй тайм прокурорской речи был сыгран намного хуже, чем первый. «Здесь вообще не прозвучало ничего, что бы нужно было опровергать юристам».
Далее в репликах высказывается защита.
Новолодский обращает внимание, что главным является то, что прокурор бросился защищать заключение СПбГУ и говорил, что все в нем законно. Почему он это делает? Потому что без этого заключения невозможно вынести ничего, кроме оправдательного приговора. Судья обязана проверить, насколько доводы специалистов защиты соответствуют действительности. Суд обязан проверить, не верить на слово прокурору, что защита ничего не представила. Защита представила многостраничные тексты ученых о несоблюдении при проведении экспертизы практически ни одного правила из области УПК. Прокурор ропщет, что вот эти специалисты выступили на стороне Скочиленко.
– Может, у него есть какие-то основания этой, ну, как бы мягко сказать, смешной сентенции. Они выступили на стороне науки, товарищ прокурор. Как можно говорить, что защита, которая представила множество заключений специалистов, ничего не доказала? Ситуация-то потешная в условиях того, что ведется аудиозапись. «Они ничего не сказали и ничего не представили» – это что? Это просто слова, которые не соответствуют действительности. К сожалению, кроме не соответствующих действительности слов, прокурору нечего представить. Письмо из университета просто дезавуирует полностью экспертизу. Товарищ прокурор принес туда мысль: вот адвокаты говорят, как появилась в деле Сафонова, и ответ прям буквальный: «У нас так можно», «мы проводим комплексные экспертизы», поэтому ничего удивительного, «у нас так можно делать», а вот по правилам УПК так делать нельзя. Только с ведома следователя может появиться какой-то эксперт. Не с ведома некоего Попова, а только с ведома следователя. Вот есть утверждение: «Они выступили на стороне Скочиленко», для чего это сказал прокурор? Не обращайте внимания, ну, доктор наук, ну мало ли, специальный человек-экспертолог, да не обращайте внимания. «Он выступил на стороне Скочиленко». Нет! Он выступил как специалист, честный, грамотный, а то, что по инициативе защиты, «т. е. товарищ прокурор вообще отказывает нам в праве привлекать грамотных специалистов, что ли, к проведению специальных исследований? Кроме того, ваша честь, вам придется это запомнить, я несколько раз буду это повторять: верификация, т. е. установление обстоятельства на предмет их достоверности – исключительная компетенция следователя и суда. Но следователь свою компетенцию стыдливо передал экспертизе, а те взяли да и выполнили заказное задание, потому что ну ни в какие ворота не лезет. То, что «эксперты» установили мотивы, которые может устанавливать исключительно следователь, от этого никуда не деться, этого никак не вытряхнуть. Вот этих клопов, извините за образное выражение, из этой экспертизы полностью никак вытрясти не получится у товарища прокурора посредством говорения общих, ничего не значащих фраз. Если подходить вот с этим подходом, доказательством является, по мнению прокурора, только это экспертное заключение, проведенное неквалифицированными специалистами, не имеющими даже базового образования. Лингвистическую экспертизу проводила доцент факультета журналистики, которая лингвистического образования-то не имеет. Вообще она считается специалистом, потому что защитила диссертацию, которая ничего общего с лингвистикой не имеет. Поэтому ни по составу, ни по соблюдению правил, предусмотренных УПК, никак нельзя считать эту экспертизу надлежащим доказательством. Никаких относимых и допустимых доказательств заведомой ложности нет, и нельзя выкинуть эту фразу, заведомая ложность должна быть установлена, потому что без ее установления нет состава преступления. Поэтому, ваша честь, я оставлю время для своих коллег. Я бы еще с большим удовольствием топтался на совершенно бессодержательной реплике товарища прокурора, но я не буду этого делать, потому что я уже однажды сказал, что, может быть, это не его вина, а его беда… Закон требует: прокурор обязан поддерживать обвинение. А поддерживать-то уже к началу прений нечего, все валяется на земле в позорном виде. Поэтому, ваша честь, я все ожидал, но чтобы реплика была такой бессодержательной, еще более бессодержательной, чем основная обвинительная речь, ну, даже предположить было сложно.
Реплика адвоката Неповинновой.
– Гособвинителю нечего сказать, он борется хоть за какую-то возможность доказать, что позорная экспертиза обвинения хоть что-то значит. Она ничего не значит, ваша честь, и она была очень подробно отрецензирована и прокомментирована стороной защиты и специалистами. Ну не получится у вас, ни у обвинения, ни у суда, не прокомментировать доводы защиты, иначе будет просто отмена приговора, и практику мы такую знаем. Только потом другие приговоры совсем будут. Я понимаю, что прокурора оскорбляют фразы на ценниках, но за это он морально не вправе просить 8 лет лишения свободы. Ну мы же все умеем читать и писать, ну как можно делать такие нелепые выводы о том, что Скочиленко сравнила Россию с фашистским государством, если там черным по белому написано, что она обеспокоена тем, чтобы она не стала. По-моему, это очевидно, но для тех, кому не очевидно, есть заключение специалистов, которые объясняют тем, кто не понимает очевидного. Ладно бы гособвинитель или следователь хоть как-то опровергли информацию на ценниках, но этого не было. Единственное, была одна ссылка на брифинг Минобороны, что в первые три дня погибло не 4300 российских солдат, а тысяча с лишним. Лишь одно опровержение, но извините, у нас ценников все-таки пять. Никаких других опровержений не было, их уже не выдумать. Но при чем здесь заведомая ложность о ВС? Гособвинитель сказал, что нельзя критиковать ВС, быть против СВО, дискредитировать армию и т. д. Можно быть против СВО, представляете, пока еще нет такого закона. Критиковать ВС тоже можно, дискредитировать нельзя, это ст. 20.3.3 КоАП РФ. И по этим ценникам, между прочим, людей по всей стране привлекали именно к административной ответственности. Нельзя сажать за то же самое деяние, которое уже было признано другими судами адм. ответственностью, за те же тексты, между прочим. Также гособвинитель упомянул, что общество – это потерпевшие. Здесь уже даже как-то неловко напоминать гособвинителю, что следствием уже установлено, что потерпевших по уголовному делу нет. Для чего сейчас вас вводит в заблуждение и также всех других людей, не понимаю.
Реплика адвоката Герасимова.
– Меня поразило окончание реплик прокурора: «Я апеллирую к народу». Слушайте, а я думал, прокурор должен апеллировать к фактам и закону. Интересно». Далее прокурор в своей реплике: «Скочиленко сравнивала информацию и публиковала ту, которую считала достоверной». Таким образом прокурор приходит к умозаключению, что если человек сравнивал информацию и публиковал достоверная, то он публиковала ложную. Как это вообще, вот это просто противоречит утверждение прокурора элементарным законам логики. Далее: «А что же Скочиленко сделала, вот эти ценники разместила, надо было на площадь выходить, против войны выступать». Уважаемый прокурор, наверное, с материалами дела плохо знаком. Да, она выходила на площадь, была привлечена за это к адм. ответственности, выступала против [РОСКОМНАДЗОР].
Реплика подсудимой Скочиленко. Отмечает, что гособвинитель действительно никак не прокомментировал все 5 заключений специалистов, а просто дал единственную характеристику, что они выступали на ее стороне, не указав никаких нарушений, несоответствий, доводов в пользу заинтересованности специалистов.
– Я так поняла, из реплики гособвинителя можно заключить, что абсолютно все наши экспертизы были абсолютно законны и состоятельны. Никакие иные доводы и доказательства вообще не были прокомментированы, гособвинитель защищал только экспертизу – это означает, что для остальных доказательств, которые были нами разбиты, у него защиты нет.
Не может обойти стороной опровергнутый тремя экспертами-лингвистами единственный аргумент гособвинителя в пользу наличия у нее мотивов ненависти и вражды, мол, на одном ценнике она якобы сравнила РФ с фашистским государством.
– Конечно, он (прадед) не для того участвовал в ВОВ, чтобы Россия стала фашистским государством, он, наоборот, хотел, чтобы фашистское государство не захватило Россию. Я бы не хотела, чтобы когда-нибудь Россия стала фашистским государством, никто этого здесь не хочет, но опасность для каждой страны есть, потому что исторически это происходит, исторически это иногда случается. Мы все существуем в такой опасности, если мы не будем анализировать и думать, не будем рефлексировать о каком-то тоталитарном прошлом, как-то его переосмыслять. Если вы меня спросите, считаю ли я Россию фашистским государством – нет, не считаю. Нет, Россия не фашистское государство. Фашизм – это вообще такой исторический феномен, который, наверное, сейчас, может быть, вообще не повторится. Последнее, что зацепило, – это когда гособвинитель говорил, будто «она» никогда не выступала в поддержку мира, это ложь. Николаев показал, что «она» устраивала антивоенный джем, «мы играли в поддержку мира, я рисовала мирные открытки, писала заметки. Там не было ничего про армию, там было про жизнь, про мир, про ценность жизни», это есть в материалах дела. Это абсолютная клевета, заведомо ложная информация относительно меня, что я, мол, не выступала в поддержку мира.
Гособвинитель объясняет:
– У меня будет заявление, это не реплика ни в коем случае, что не говорил, что Скочиленко никогда не выступала за мирные какие-то там акции против мира и войны. Я сказал, что не выступила, а сделала то-то. Я не говорил ни в коем случае относительно того, что вы никогда не выступали.
Новолодский заявляет, что защита никогда ничего не говорит, не имея доказательств.
– Уже неоднократно демонстрировали это прокурору: и про манную кашу, и про все. Дело-то в другом: обвинение по делу Скочиленко не состоялось. Все, спасибо.
Суд постановляет отложить заседание для подготовки к последнему слову.
