О деле: Дмитрия Александровича Иванова обвиняют в публичном распространении заведомо ложной информации об использовании ВС РФ (пункт “д” ч. 2 ст. 207.3 УК РФ) за размещение постов в телеграм-канале «Протестный МГУ».
Дело рассматривает Тимирязевский районный суд Москвы, судья – Дарья Кирилловна Пугачева.
Заседание начинают с опозданием на 1 час. В зал пускают только родственников и журналистов. Остальных слушателей – около 50 человек – просят пройти в другой зал этажом ниже, где заседание транслируют на 2-ух мониторах. Во время ожидания начала суда приставы составляют протоколы на 2-ух слушателей: один фотографировал в коридоре, второй начал фотографировать сразу, как вошёл в зал, где заседание транслируют на мониторы. Никаких предупреждений – что это запрещено – не делали.
Судья объявляет заседание открытым. Сегодня показания дают 3 свидетеля защиты.
Первым в зал входит свидетель Андрей Валентинович Строганов – бывший учитель Дмитрия. Судья разъясняет ему права и обязанности.
Строганов – программист, преподавал Дмитрию информатику, потом они дружили. Дмитрий писал под руководством Андрея Валентиновича проект, по результатам которого защитил работу и съездил на конференцию. С 11-го класса Дмитрий помогал Строганову вести факультативные занятия. Андрей Валентинович характеризует Иванова как ответственного и очень отзывчивого человека. Говорит, что «Дима никогда никого не обманывал». На вопрос адвоката Марии Эйсмонт, испытывал ли Дмитрий к кому-либо неприязнь, Строганов отвечает отрицательно. «Дима всегда объединял вокруг себя светлых ребят». Свидетель Строганов подчеркивает, что читал телеграм-канал «Протестный МГУ» в том числе потому, что знает, насколько тщательно Дима проверяет источники. Умеет анализировать: например, когда он писал квалификационную работу и уже получил оценку «автоматом», а значит, знал, что его работу не будут, скорее всего, читать, чтобы оценить, – всё равно представил большой текст с технически грамотно оформленными ссылками.
«Давно не виделись, очень рад», – говорит Дима из «аквариума».
Прокурор Правосуд выражает удивление, что информация Минобороны для свидетеля менее авторитетна, чем та, которую выкладывал Дмитрий в телеграм-канале.
В зал приглашают 2-го свидетеля – архиепископа Апостольской православной церкви Григория Михнова-Вайтенко. Судья разъясняет ему права и обязанности.
Григорий рассказывает, что с начала конфликта он помогает украинским беженцам, оказавшимся в Петербурге, входит в экспертную группу «Правозащитный совет Санкт-Петербурга» и в группу советников уполномоченного по правам человека.
Адвокат Мария Эйсмонт спрашивает свидетеля, что он узнал от людей, наблюдавших военные действия на территории Украины.
Свидетель рассказывает, что в качестве правозащитника и священника активно общается с жителями Мариуполя, Херсона, Запорожья и других областей, переселенных в Ленинградскую область. При петербургской общине Апостольской православной церкви для них открыли центр помощи. Как правозащитник и священнослужитель, он много общается с украинскими беженцами и готов рассказать суду, что слышал от них.
Начал Михнов-Вайтенко с обстрелов Мариуполя в первые дни СВО. «Это было очень страшно. До того боевые действия в городе в 2015 году происходили где-то на окраине и, в общем, никого не затронули. Здесь все случилось внезапно. Очень быстро боевые действия начались непосредственно в городской черте. У кого был частный дом – старались прятаться в подвалах. В городе, в многоэтажках, коммуникации и так были не в блестящем состоянии, а после начала боевых действий прекратили подачу воды и электроэнергии. Все было выключено, воды не было, из батарей центрального отопления воду достаточно быстро слили», – рассказал Михнов-Вайтенко и привел пример одного из своих «подопечных», который в марте получил пулевое ранение, когда вышел за водой на родник и до сих пор «не может снять аппарат Елизарова».
Как и почему начались военные действия в Мариуполе, по словам священнослужителя, почти «никто не понял». «Люди, не настолько интересующиеся политикой, просто узнали, что началась “специальная военная операция”. Уже через день-два стали слышны выстрелы, начались обстрелы, бомбежки, над городом летала боевая авиация». К марту бои шли уже в самом городе, продолжал свидетель. В апреле петербургские правозащитники помогли выехать в Россию бывшему сотруднику мариупольской мэрии, «как раз из отдела по ЖКХ» и, по его словам, разрушения были таковы, что город не подлежал восстановлению. «Я боюсь не назвать точную цифру, но около 1 900 многоэтажных домов подлежат тотальному сносу, потому что их невозможно восстановить. Примерно эту же цифру мне называл мой собеседник. Город придется отстраивать заново: все выравнивать, прокладывать новые коммуникации и потом заниматься строительством», – сказал архиепископ.
Мария Эйсмонт спрашивает о мариупольском роддоме, действительно ли это здание функционировало как роддом. Священник подтверждает. «Родильный дом – сколько там могло находиться? Драмтеатр – сколько там могло находиться?» – перечислял Михнов-Вайтенко. «Здание подпрыгнуло и опустилось» – это из рассказа женщины, пережившей авиаудар по мариупольскому драмтеатру. После этого Михнов-Вайтенко перешел к рассказу о мариупольцах Виктории и Владимире Шишкиных, «которые дали согласие», чтобы их история огласили в суде.
«Виктория как раз находилась на сохранении. 35-я, 36-я неделя беременности. Она была в другом роддоме, я не помню номер, но к нему вплотную приблизились боевые действия, и накануне их, несколько девочек, перевели в этот роддом и разместили в полуподвальном помещении. Затем был взрыв, очень сильный. Полетели осколки. Какое-то количество осколков попало в палату, где находилась Виктория и вторая девочка. Вторая девочка погибла от кровопотери. Виктория в результате ранения брюшной полости потеряла ребенка. Это была сложная история… Когда это произошло, муж услышал, что был взрыв, побежал туда, по дороге попал под минометный обстрел и лишился ноги. Виктория, выписавшись из больницы, спустя месяц нашла его в больнице в Донецке, куда его перевели. Мы когда познакомились, она даже ничего не говорила о своей истории – просто заявка: “Инвалид с минно-взрывной травмой, нужна помощь врачей”», – говорил архиепископ. Когда Владимира Шишкина привезли в Петербург, «его состояние было крайне тяжелым, мы его встречали с каретой скорой помощи на вокзале и сразу отправили в реанимацию». Сейчас Шишкин «восстанавливается» в Германии, рассказал Михнов-Вайтенко.
Адвокат задаёт уточняющий вопрос о причинах взрыва, который убил нерожденного ребенка Виктории.
— Как она говорила, была сброшена бомба. На роддом сбросили бомбу. Этот взрыв произошел абсолютно неожиданно, так она рассказывала. Если обстрелы начинаются постепенно – сначала один звук, потом другой, то здесь был просто гул и потом резко взрыв, – ответил Михнов-Вайтенко.
Дмитрий благодарит священника за то, что он нашел время стать свидетелем по его делу.
Свидетеля допрашивает прокурор.
— Как Вы приняли решение дать показания в поддержку Иванова, с чем связана ваша позиция?
— Я не сомневаюсь, что подавляющее большинство людей, которые были шокированы началом активных боевых действий, не имели цели создавать фейки и опорочить советскую общественность. Я понимаю, что конкретно Иванов не придумывал информацию, которую размещал у себя в телеграм-канале. Он либо брал ее из других источников, либо писал публицистические заметки по их мотивам. Это, по моему мнению, не является «дискредитацией».
— Ну, это ваше мнение. Скажите, пожалуйста, а для того, чтобы выложить данную информацию, нужно ли проверить ее? Учитывая, что мы живем на территории Российской Федерации, являемся гражданами РФ, у нас есть свои источники, официальные источники, мы законопослушные граждане. Для того чтобы выложить информацию, которую он выкладывал даже в виде репостов, должен ли был он проверить ее именно в данных источниках?
— Я могу сказать только, что СМИ, насколько я знаю, по закону должны проверять информацию, в том числе сличая разные источники. Насколько я знаю, на блогеров это правило не распространяется. Просто человек может и должен проверять информацию в силу своего представления. Я вот всегда проверяю, это мне подсказывает и опыт, и сан.
— Информация, которую вы изложили, я так понимаю — вам это все известно со слов тех самых беженцев, которые попали под санкции? Скажите, они самостоятельно изъявили желание вам это рассказать или вы интересовались специально?
— Они самостоятельно решили. Я никогда никого ни о чем не спрашивал, кроме одного вопроса: “нужна ли вам помощь?”. На этом мои вопросы заканчиваются. Дальше уже люди либо хотят рассказать, либо не очень.
— А где непосредственно проходили эти беседы, в какой обстановке?
— У нас есть общественная приемная. У нас есть церковное помещение, куда люди приходят и иногда остаются на беседу. Кто-то приходит ко мне домой, мы стараемся поддерживать отношения: очень много едет семей с детьми, у меня тоже дети. Обстановка бывает разная, но в любом случае ее характер всегда доверительный.
— Я правильно понимаю, что сами вы с начала специальной военной операции на территории ЛНР и ДНР не были?
— Нет, мне служба безопасности не санкционировала поездку.
— То есть вы там не были, своими глазами, что происходит там, не видели? Вы сказали вот о роддоме, о драматическом театре. Не видели?
— Обратите внимание, что я сказал о самом факте разрушения, а не о том, какой самолет с каким бортовым номером это сделал.
— И беженцы вам не сообщали, чья это была бомба, кто стрелял?
— А я не интересовался целенаправленно. Установить это всегда очень сложно, нужны следственные действия, это серьезно. Мы имеем дело с последствиями. Ранение – это последствие. Минно-взрывная травма является объективным фактом.
— При этом вы сказали, что роддом заранее – заранее [намеренно подчёркивает прокурор] перевели в подвальное помещение, то есть приняли меры…
— Да, потому что роддом находился в том микрорайоне, который ближе к кварталу, где была «Азовсталь».
Священник говорит, что большинство людей, шокированных началом боевых действий, не распространяли дискредитацию намеренно. Авторы личного блога могут писать то, что считают нужным, и не следует предъявлять к ним те же требования, что и к СМИ.
Допрос окончен.
В зал приглашают 3-го свидетеля – доцента МГУ Михаила Сергеевича Лобанова. Судья разъясняет ему права и обязанности.
Лобанов знаком с Дмитрием с тех пор, когда тот учился на первом курсе. Лобанов рассказывает, что Дима вёл очень важный для МГУ блог и много думал о проблемах университета. По его словам, Дима очень тщательно подходит к отбору информации. Лобанов отмечает, что Дима Иванов – человек очень отзывчивый и бесконфликтный. «Дима уникальным образом не ожесточался, даже будучи преследуемым за свои взгляды… Я убежден, что всё, что он писал в своем канале, он писал искренне. Я с уважением отношусь к Диме и к тем людям, которые в это непростое время делают то, что считают важным и нужным».
Эйсмонт спрашивает о свидетельнице обвинения Людмиле Григорьевой. Лобанов рассказывает, что она была замдеканом ФФФХИ МГУ (факультет фундаментальной физико-химической инженерии), на своем посту не раз вызывала возмущение студентов своими одиозными высказываниями и репрессиями в отношении студентов, в результате чего уволена. Лобанов рассказывает, что у Григорьевой после увольнения появился мотив сведения счетов с Ивановым и другими активными студентами.
Прокурор интересуется, создал ли Лобанов «Инициативную группу МГУ» и входил ли в нее Дмитрий. «Я надеюсь, что Дима Иванов как можно скорее вернется в МГУ. В отличие от Людмилы Григорьевой, его там ждут», – говорит Лобанов.
Прокурор спрашивает, за что Лобанова привлекали к административной ответственности. «Перечислить? Хорошо, с удовольствием», – говорит Лобанов. Он рассказывает об административке за пост, критикующий власти за “заботу о сверхбогатых и пренебрежение к простым людям”. Прокурор рассерженно прерывает его. Она спрашивает Лобанова об административной ответственности за несанкционированные мероприятия. Лобанов рассказывает о штрафе за одиночный пикет в поддержку политзаключенного аспиранта МГУ Азата Мифтахова. «О чем не жалею», – отмечает Лобанов.
Свидетель отмечает, что у Григорьевой, очевидно, есть личная неприязнь к Иванову. Лобанов добавляет, что говорит громче обычного в знак признательности к людям, которые слушают заседание в зале трансляции.
На этом заседание заканчивают.
