Когда:
04.12.2023 @ 14:24 – 15:24 Europe/Helsinki Часовой пояс
2023-12-04T14:24:00+02:00
2023-12-04T15:24:00+02:00
О деле: Всеволода Анатольевича Королева обвиняют в публичном распространении ложной информации об использовании ВС РФ (дискредитации) по мотивам политической и (или) иной ненависти или вражды за размещение двух текстовых сообщений в социальной сети ВКонтакте.
Дело рассматривает Выборгский районный суд Санкт-Петербурга, председательствующая судья – Марина Викторовна Горячева.
Заседание объявляют открытым, рассмотрение продолжают при участии Королева, адвоката Зыряновой М. С., помощника прокурора Выборгского района СПб Акимова.
Продолжают обсуждение заявленных на прошлом заседании ходатайств защиты, заслушивают позицию гособвинителя.
«После подробного ознакомления и полноценного анализа» возражает против удовлетворения всех ходатайств защиты: ходатайства о приобщении компакт-диска с фильмом Юрия Дудя, являющегося иноагентом, «Почему в России пытают?», размещенного в «Интернете» на YouTube-канале «вДудь» 07.12.2021 г. – публикация размещена раньше начала СВО, фильм посвящен совершенно иной тематике, в связи с чем не имеет никакого отношения к событиям СВО; о приобщении распечаток статей – все указанные распечатки, согласно ссылкам, являются публикациями в мессенджере «Телеграм», а также иных каналах, имеющих, вероятно, иностранное происхождение, осуществляющих деятельность на основании иностранного финансирования, источники получения данной информации не указаны, установить ее достоверность не представляется возможным; о повторном вызове свидетеля Шатохина – его допрос состоялся в одном из заседаний, стороны имели возможность задать все интересующие вопросы, ограничений и препятствий к этому судом не устанавливалось, необходимости повторного вызова нет; об исключении из числа доказательств протокола допроса Шатохина – защита в очередной раз переходит к оценке доказательств, о чем может указать в своей речи на стадии прений, суд при вынесении итогового решения даст надлежащую оценку всем доказательствам, в том числе их относимости и допустимости; об оглашении объяснений свидетелей – в силу ст. 74 УПК РФ объяснения не являются доказательствами по уголовному делу, их оглашение не регламентировано нормами законодательства, кроме того, указанные лица допрошены, следователь предупреждал об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, также им разъясняли права и обязанности; о приобщении лингвистического заключения специалистов – в большинстве своем данное заключение сводится к оценке объяснений свидетелей, соответственно, дано по документам, не являющимся доказательствами, суд даст надлежащую оценку их показаниям.
Зырянова выступает с репликой, указывая относительно компакт-диска, что во вменяемых постах есть конкретная фраза, относящаяся к пыткам, для обоснования которой защита и говорит о ее источниках, о конкретном фильме, это доказательство защиты, и доводы прокурора представляют собой исключительно преждевременную оценку, которая не является основанием для отказа в приобщении доказательств, в то же время нарушений УПК при заявлении ходатайства допущено не было, доводы о невозможности приобщения по факту не обоснованы; доводы о СМИ иностранного происхождения и, скорее всего, иностранного финансирования ничем не подтверждены, и даже если бы это было так, то они не являются основанием для отказа в приобщении, поскольку Королев указывает, что сформировал свое мнение именно на основании данных источников; исключение протоколов допросов – есть ряд оснований: не только лингвистическое исследование, но и показания свидетелей в суде, поскольку один из них заявил, что дал показания под давлением и угрозами следствия за то, что поставил «лайк» вменяемому посту: к нему пришли представители правоохранительных органов и заявили, что если он не даст те показания, которые для него были составлены, то его самого привлекут к уголовной ответственности – как минимум это является основанием для исключения такого протокола допроса в связи с нарушением норм УПК; оглашение объяснений – само по себе не предусмотрено, но и не запрещено, более того, УПК разрешено оглашение материалов дела, к числу которых относятся данные объяснения, содержание которых явно не соответствует нормам УПК относительно допроса свидетелей; лингвистическое исследование – не направлено на изучение объяснений, поскольку в равной степени изучает показания как в рамках объяснений, так и допросов в суде, заявлено защитой как основание для исключения данных доказательств, неприобщение будет приравниваться к отказу в исследовании доводов защиты.
Королев в реплике заявляет, что если говорить о доказательствах, то, в общем-то, совершенно не важно, какими средствами что финансируется и т. д., гораздо более важным является то, что написано, «как можно сделать какой-то адекватный выбор между двумя позициями, если игнорировать вторую на каких-то такого рода основаниях, что там какое-то иностранное финансирование и т. д., я просто этого совершенно не понимаю, на мой взгляд, это совершенно не аргумент».
Зырянова дополняет, что абсолютно согласна с мнением Королева, т. к. само по себе финансирование не является основанием для отказа в исследовании доказательств защиты, УПК в принципе не ставит доказательства в зависимость от того, размещены они лицами иностранного или отечественного финансирования, данные публикации были и остаются в открытом доступе, фактически открыты для использования и ознакомления.
Судья удовлетворяет ходатайство о приобщении лингвистического заключения, отказав по доводам гособвинителя в ходатайствах об оглашении объяснений, приобщении компакт-диска, повторном вызове свидетеля, а также в ходатайстве о приобщении распечаток статей, поскольку они представляют собой тексты и фотографические материалы, выполненные печатным способом, не являющиеся официальным документом и никем не заверенные, в связи с чем суд не имеет возможности их проверки на предмет достоверности.
Суд в порядке ст. 285 УПК РФ исследует приобщенное лингвистическое заключение в части выводов специалистов:
Анализ спорных текстов показал следующее: в соответствии с жанровыми особенностями, тексты спорных объяснений характеризуются идентичным оформлением преамбулы и заключения, при сравнительном анализе содержательной части документов выявлено значительное количество идентичных фрагментов. При производстве объяснений Баранова и Шатохина применялось практически полное копирование сведений из документа, датированного более поздним числом, текст объяснений Баранова является прецедентным. Указанные признаки свидетельствуют о выражении в анализируемых текстах единой языковой личности, индивидуальные признаки допрашиваемых лиц минимизированы.
Выявлены значительные совпадения текстов: дословное совпадение – 63 %, различия – 37 %, главное и практически единственное существенное отличие заключается в разном числе абзацев (8 и 7) и указании рода деятельности свидетелей. Перечень совпадений достаточен для признания факта, что текст № 4 несамостоятелен и зависим относительно текста № 3, т. к. текст протокола допроса Баранова первичен по отношению к тексту протокола допроса Шатохина. Указанные данные свидетельствуют о выражении в анализируемых текстах лишь одной языковой личности, а именно лица, являющегося составителем данного документа. Можно говорить лишь о том, что в исследуемых протоколах, объяснениях индивидуальные признаки допрашиваемых лиц минимизированы.
В спорных текстах объяснений, протоколов допроса Баранова, Шатохина выявлены идентичные письменные речевые навыки, связанные с использованием юридической терминологии, лексических и фразеологических средств, а также особенностей синтаксической организации текста, выявлены идентичные ошибки, опечатки, расположение абзацев. Учитывая возрастные, социальные, профессиональные особенности Баранова, Шатохина, следует заключить, что случайное воспроизведение тех же ошибок невозможно. Учитывая, что оба текста объяснений составлены капитаном Марчуком, можно утверждать, что автором, оформителем объяснений является Марчук: текст № 3 оформлен Марчуком, текст № 4 создан на основе первых двух текстов, о чем свидетельствуют содержательные особенности протоколов допросов, использование тождественных речевых средств, идентичных опечаток и ошибок.
Зырянова ходатайствует о приобщении заключения специалиста в форме научно-методической рецензии на имеющиеся в деле лингвистические экспертизы, а также допросе специалиста по поводу выявленных в них несоответствий.
Возражений нет, суд приобщает заключение и переходит к повторному допросу ранее допущенного специалиста.
Специалист Игорь Вениаминович Жарков (персональные данные не спрашивают, личность установлена ранее).
Обращает внимание и дает пояснения по выводам своего заключения, где описаны специальные лингвистические и экспертологические признаки, присущие экспертизе Тепляшиной и Сафоновой, которые, с его точки зрения, должны быть учтены судом при оценке данного доказательства:
- Содержание раздела «Общие положения» представляет собой наукообразный набор слов, соединенных между собой с множественными нарушениями норм и правил современного литературного русского языка, решительно препятствующими установлению буквального смысла составляющих этот раздел словесных конструкций.
- Расположение подписей Тепляшиной, Сафоновой и директора центра экспертиз СПбГУ Назарова свидетельствует о том, что как эксперты, так и экспертная организация не знакомы с практикой судебно-экспертной деятельности, и представляет собой яркий и несомненный признак несоответствия заключения установленному ч. 2 cт. 201 УПК требованию раздельного подписания экспертами разных специальностей заключения, выполненного комиссией экспертов». При допросе в суде Тепляшина отграничивала свою компетенцию от компетенции Сафоновой, говоря, что установление утвердительной формы высказываний, наличия в них оценки – исключительно ее компетенция, Сафонова выступала как политолог. УПК императивно требует, чтобы комплексная экспертиза была раздельно подписана экспертами разных специальностей, каждый из которых подписывает и несет ответственность за ту часть, которая содержит сделанные им выводы и описание проведенных исследований. При этом Cафонова подписала весь объем текста, приняв на себя тем самым ответственность и за выводы Тепляшиной, и наоборот. Как в этой ситуации вообще может быть реализован какой-либо механизм привлечения эксперта к ответственности в связи с данным им заключением? Это признак не какого-то сугубо формального нарушения, это очень значительная вещь, которая чрезвычайно важна для оценки представленного документа. Также это является признаком выхода Тепляшиной и Сафоновой за пределы ограниченной процессуальной компетенции эксперта, поскольку, когда Сафонова подписывает лингвистические суждения Тепляшиной, а Тепляшина – политологические суждения Сафоновой, ни одна из них не остается в пределах своей компетенции.
- Несоответствие вида назначенной и проведенной экспертизы. Следователь назначила лингвистическую судебную экспертизу, а Тепляшина и Сафонова провели политолого-лингвистическую комплексную судебную экспертизу. Таким образом, назначенная экспертиза не была проведена, проведенная никем не была назначена, кроме того, имеют место очень странные вещи, связанные с порядком привлечения эксперта-политолога к производству экспертизы, поскольку нету ходатайства Тепляшиной о необходимости привлечения политолога, нету постановления следователя о его удовлетворении, нету постановления об отмене постановления о назначении лингвистической экспертизы и нету постановления о назначении другой экспертизы. Нет даже уведомления от руководителя экспертного учреждения в адрес следователя о том, что он поручил экспертизу таким-то экспертам. Меж тем УПК прямо требует, чтобы все это было. Некто в университете принял за следователя решение о том, как надо расследовать это дело, поэтому «будем проводить не лингвистическую, а комплексную экспертизу, и следователя даже не предупредим об этом.
- Ни в заключении, ни в иных материалах уголовного дела не представлена в пригодном для идентификации виде значительная часть исходных данных, находившихся в распоряжении экспертов, что значительно препятствует любой попытке воспроизвести ход и содержание исследований. Это означает, что невозможно проверить объективность заключения, поскольку материалы неизвестны, описаны крайне неконкретно, указано лишь общее количество листов. В суде эксперты сказали, что им неизвестно, где сейчас находятся эти материалы, отдали их куда-то в центр экспертиз, дальше вроде как никто и не выяснял, что ж там было-то. Соответственно, это очень серьезные сомнения в том, что были соблюдены принципы объективности и проверяемости выводов, установленные ст. ст. 7, 8 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ».
- Значительная часть предоставленных материалов была полностью проигнорирована, а это признак несоответствия заключения принципу полноты экспертного исследования, установленному ст. 8 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ». Эксперт в суде показала, что какие-то протоколы допросов Королева вроде там в материалах были, но она их не читала, в самом заключении вообще нет упоминания о каких-либо конкретных материалах. Приводится только два спорных текста сообщений подсудимого в соцсети «ВК» и более ничего, а откуда именно они были взяты экспертами – тоже, в общем, неизвестно. А все остальное, что следователь счел необходимым представить, ими было проигнорировано, кроме, видимо, какого-то одного документа, где содержались спорные тексты, «вот они оттуда вытащили тексты и дальше работали только с ними, все остальное им было как-то вот не нужно».
- В действиях экспертов наблюдается яркий и несомненный признак нарушения прямого запрета самостоятельно собирать материалы для производства экспертизы, установленного ст. 16 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ» и ст. 57 УПК РФ». Исходя из написанного в заключении в самом начале исследовательской части: «Проведено исследование следующих высказываний (ссылки заблокированы, информация взята со скриншотов, представленных на исследование)», эксперты каким-то образом установили, что ссылки заблокированы, хотя в постановлении следователя этой информации нет. Эксперты это каким-то образом самостоятельно выяснили, что представляет собой попытку самостоятельно собрать материалы для исследования, «они хотели посмотреть: а че в «Интернете» лежит». Также на протяжении всего исследования эксперты говорят: вот в одном из спорных текстов есть информация об этом, дальше они говорят, что в статье на сайте «Регнум», анонимном сообществе «LiveJournal», Минобороны написано другое, после чего проводится сопоставление, т. е. сравнительное исследование содержания двух текстов. В отношении других текстов таким образом проведены те же самые исследования, появились дополнительные объекты исследования, которые экспертам никто не давал, они их сами взяли в «Интернете». Это очень существенное нарушение запрета на самостоятельный сбор материалов для исследования, тут не только материалы, тут объекты собирали эксперты.
- Перечень научных и иных источников, использованных для ответов на поставленные вопросы: значительная часть публикаций не может быть отнесена к категории источников общепризнанных научных данных, что является ярким признаком несоответствия заключения принципам проверяемости выводов экспертов и объективности исследования, установленных ст. 8 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ»». В этом перечне присутствует статья с сайта «Регнум» – «Азов убивал, а из России делают врага, Европа узнает правду о Буче» («Азов» – организация, признанная террористической на территории РФ), которая совершенно явно адресована широкому кругу читателей, никакого специального характера не носит, не является источником общепризнанных научных данных в области лингвистики или политологии. И таких источников в этом списке, мягко говоря, хватает. Статья в LiveJournal.com «Провокацию украинской власти в Буче разоблачили британские эксперты» из сообщества «За державу обидно» – сведений об имени автора публикации, наличии у него каких-либо специальных знаний нет, зато на сайте LiveJournal.com в разделе «О проекте» есть очень показательная надпись: «LiveJournal, Живой журнал или ЖЖешечка – решайте сами». «Вот не знаю, как разрешили этот вопрос эксперты, но текст, размещенный неизвестно кем в «ЖЖешечке», они ссылаются на него как на источник научных или иных данных, ну, очень странно, я бы сказал, и чрезвычайно показательно». Обращает внимание на еще одну особенность источников, на которые ссылаются эксперты и которые действительно можно считать официальными – брифинги Минобороны РФ. Это информационная продукция представителей организации, являющейся аффилированной с ВС РФ и имеющей очевидную заинтересованность в поднятии и защите деловой репутации ВС РФ. Соответственно, получается, что одна аффилированная организация пишет про другую, а эксперты сравнивают содержание спорных постов с этой информацией, считая ее, видимо, истиной в последней инстанции. «А почему мы ее так считаем? А эксперт Тепляшина в заседании пояснила: потому что в феврале 2022 г. Роскомнадзор обратился к российским СМИ с просьбой публиковать исключительно достоверную информацию по теме СВО». Видимо, тем самым Роскомнадзор наделил российские СМИ и прочие официальные источники качествами демиургов: вот если такой источник нечто сказал, то действительность обязана немедленно прийти в полное соответствие со сказанным. «Но, ваша честь, это не верификация, это я не знаю что». В обвинительном заключении брифинги Минобороны названы «официальной позицией Минобороны РФ». «Позиция» – это синоним слова «мнение». С каких пор сравнение информации с мнением третьих лиц стало вдруг рассматриваться как способ проверки этой информации на соответствие действительности? И мало того, что эксперты принимают на себя функцию проверки информации на соответствие действительности и говорят: «А вот эта ложная», что вообще не является их компетенцией, так еще и делают это посредством сопоставления распространенной подсудимым информации с мнением третьих лиц, да еще и заинтересованных в подъеме деловой репутации ВС РФ.
- Понятийный аппарат в экспертизе недостаточен для поставленных перед экспертами задач, сформирован без учета современной практики, сложившейся в сфере судебно-лингвистической экспертизы, основан на частично устаревших источниках, является существенно неоднозначным, вступает в противоречие с ГОСТ «Судебная лингвистическая экспертиза. Термины и определения»». Это все – признаки несоответствия заключения принципам проверяемости выводов и объективности исследования. Вместо специальных понятий эксперты в большинстве случаев берут общеупотребительные значения, включая их в свой перечень понятий, хотя это вообще не понятия. Далее они ими оперируют, умудряются обойтись без термина «утверждения о фактах», хотя он введен этим ГОСТом для лингвистической экспертизы, а обязательной задачей по любой категории дел, где востребована экспертиза текстов, является отличение утверждения о фактах от всего остального – мнений, предположений, оценочных суждений.
- Методика экспертного исследования в тексте заключения не описана, а сведения о заявленных экспертами методах не являются достаточными для воспроизведения хода экспертного исследования иными специалистами, что представляет собой признак несоответствия заключения принципам объективности исследования и проверяемости выводов экспертов. Эксперты там перечисляют три вида лингвистического анализа, не раскрывая, в каком порядке и по какому алгоритму они их применяют, а политологических методов исследования вообще не указано, «ну, вот очень странно.
- Отсутствие сведений об использованных методах является признаком несоответствия заключения требованиям ст. 25 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ» и ч. 1 ст. 204 УПК РФ, согласно которым в заключении эксперта должны быть указаны содержание и результаты исследования с указанием примененных методик. «Вот Сафонова не считает нужным в заключении эксперта указать примененные методы и методики».
- Не соблюдены методические рекомендации федерального центра судебных экспертиз Минюста относительно требований к материалам, когда это тексты из соцсети. В деле отсутствует информация о контексте сообщений подсудимого, нет сведений о том, куда ведут гиперссылки, однако имеются данные, что это все была часть некой беседы или двух разных бесед,- даже этого нельзя понять из имеющихся актов осмотра. Что в этих беседах было еще, кроме постов подсудимого, отвечал ли он еще кому-то этими сообщениями, отвечал ли ему кто-то на эти сообщения, уточнял ли он в комментариях содержание своих сообщений? Установить это по имеющимся в деле материалам вообще в принципе невозможно, а с точки зрения Минюста это значит, что они непригодны для лингвистического исследования и получения значимых для разрешения уголовного дела выводов.
- Вывод экспертов о наличии в спорных текстах утверждений о действиях ВС РФ является результатом грубой логической ошибки в рассуждениях экспертов, вступает в прямое противоречие с другими промежуточными выводами, является следствием неразличения в применяемом экспертами понятийном аппарате понятий утверждения как любого высказывания в утвердительной форме и утверждения о фактах. «Я уже говорил, что эксперты умудряются обойтись без термина «утверждение о фактах» вовсе, поэтому у них любое грамматически утвердительное высказывание – это сразу вот утверждение, и этого им достаточно.
- Вывод экспертов о наличии утверждений о действиях государственных органов РФ не соответствует общей задаче судебно-экспертной деятельности, состоящей в содействии правоприменителю в установлении обстоятельств, подлежащих доказыванию по конкретному делу, установленной ст. 2 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ»», поскольку значимой для разрешения дела данной категории может быть лишь информация об исполнении госорганами РФ своих полномочий за пределами РФ, а не где-то еще, не где-то в пределах. Эксперты находят единственное высказывание, которое звучит так: «Вот когда в полиции пытают, то в рапортах потом пишут, что задержанный N нанес себе травмы сам, катался, там, по полу, бился головой об углы, выхватил у сотрудника шокер и сам себя начал им бить и т. д.» Совершенно очевидно, что здесь не идет речь о действиях полиции за пределами РФ, но если экспертам это не очевидно, то, видимо, от них следовало бы ожидать, что они будут каким-то образом обосновывать, почему все это происходит за пределами РФ, а они этого не делают.
- Вывод экспертов об отсутствии ссылок на источники сведений не является надлежаще обоснованным, достоверным, вступает в противоречие с непосредственно наблюдаемыми в спорном тексте речевыми фактами. Эксперты как-то умудрились не заметить ссылки на источники сведений, имеющиеся в спорном тексте, особенно это здорово там, где есть прямая речь какого-то блогера или военкора: «В рамках традиционной автогерменевтики ополченец Жучковский поясняет: у Украины не осталось других вариантов, кроме терроризма». Каким образом можно написать, что в тексте c прямой речью вообще нет ссылок на источники сведений? Этот вывод совершенно точно недостоверный. И это не единственная ссылка, которую не заметили эксперты.
- Вывод экспертов о наличии негативной оценки действий ВС РФ и госорганов РФ в связи с их действиями, включая оценку неких действий как необоснованных, недопустимых, неправильных, определенно не являются ни надлежаще обоснованными, ни достоверными, являются ошибочными». В тексте нет негативных оценочных суждений, там говорится, что имеют место большие разрушения, в Мариуполе погибли уже около 10 тысяч горожан, Волноваха стерта с лица земли. Здесь нет ни одного слова, в значении которого были бы компоненты этической или любой другой оценки по шкале «хорошо-плохо», однако они есть в рассуждении экспертов по поводу этой информации, которые говорят: «Ай-ай-ай, так делать нельзя», и это та негативная оценка, которую они сами выразили и приписывают как объективное свойство спорного текста.
- Вывод экспертов о наличии в неких высказываниях в составе одного из спорных текстов иронии определенно не является надлежаще обоснованным», значимость данного вывода для разрешения уголовного дела и его соответствие общей задаче судебно-экспертной деятельности представляются сомнительными. Эксперты не написали, где именно они нашли иронию, «они только указали, что она в тексте есть, а как она выражена – написать или забыли, или не смогли, или я не знаю.
- Вывод экспертов: «В качестве обоснования использован ложный тезис о том, что РФ в ходе СВО выступает агрессором» основан на подмене понятий, а следовательно, не является ни надлежаще обоснованным, ни достоверным, получен в результате выхода экспертов за пределы их ограниченной процессуальной компетенции с вторжением в сферу компетенции правоприменителя». Слово «агрессор» используется в одном из спорных текстов единственный раз в составе словосочетания «реальный агрессор». Эксперты здесь опять лезут устанавливать истинность или ложность, берут интервью Путина, вышедшее после публикации текстов, где он вскользь упоминает СВО, рассуждая, как в действительности обстояли дела с американцами, сирийцами, еще какие-то дела в связи с какими-то вооруженными конфликтами. Сравнив с этой информацией, эксперты делают выводы о том, что цели СВО, о которых говорил Путин, не захват чужой территории и еще что-то, а исключительно защита интересов РФ и ее граждан, поддержание международного мира и безопасности, а потому нельзя это квалифицировать как агрессию. При этом в тексте говорится, что есть некое реальное положение дел, а есть некая официальная версия реальности, которой оно не соответствует. Вот это все проходит вообще мимо внимания экспертов, они сравнивают официально декларированные цели с высказыванием подсудимого со словами «реальный агрессор», т. е. вместо того, чтобы проверять сказанное в тексте, проверяют нечто иное, что и является подменой понятий, т. к. понятие «агрессор» не тождественно понятию «реальный агрессор».
- Вывод экспертов в части наличия утверждения о необходимости противодействия использованию ВС РФ за пределами РФ является абсолютно голословным, не основан на каких-либо исследованиях, описанных в заключении. Нигде в исследовательской части эксперты не пишут, что они нашли такие высказывания, а в выводе оно откуда-то у них берется, примеров они не приводят.
- Вывод экспертов в части отсутствия в спорных текстах утверждений о необходимости противодействия исполнению госорганами РФ своих полномочий за пределами РФ является достоверным. Они действительно их не выявили и честно об этом пишут, но почему-то нашли утверждения о необходимости противодействия использованию ВС РФ за пределами РФ, хотя в исследовательской части в этом смысле ничего не изменилось – там вообще нигде не написано, что где-то найдено какое-то утверждение о необходимости противодействия чему бы то ни было.
- Вывод экспертов: «В представленных материалах имеется указание на цель совершения действий, направленных на противодействие использованию ВС РФ за пределами РФ, а именно неучастие в СВО ВС РФ» является абсолютно голословным, не основан на каких-либо исследованиях, описанных в заключении. Вообще непонятно, с чем это может быть связано в исследовательской части, там нет такого места, к которому этот вывод можно было бы прицепить.
- Вывод экспертов о наличии в представленных материалах ложной информации не является ни надлежаще обоснованным, ни достоверным, является ошибочным, получен без использования каких-либо специальных знаний, является выходом экспертов за пределы их ограниченной процессуальной компетенции с вторжением в сферу исключительной компетенции правоприменителя.
- Формулировка вывода экспертов по вопросу № 6 о наличии ложной информации под видом достоверных сведений не соответствует требованиям ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ», устанавливающим необходимость применения при составлении заключения современного русского литературного языка. Если это читать в соответствии с нормами и правилами русского языка, информация имеет мотивы, действует и опровергает, руководствуясь этими мотивами. Здесь нарушение принципа синонимичности, «у нас здесь слова, не готовые к соединению, соединены между собой», итогом является совершенно бессмысленная словесная конструкция.24. Что касается порядка назначения и производства экспертизы, «все очень подробно у меня написано, озвучивать это лишний раз не буду, с этим просто беда».
- Ни с позиции лингвистической, ни экспертологической квалификации заключение не соответствует требованиям, предъявляемым к подобного рода документам.
Обращает внимание, что почти каждый из предыдущих пунктов, даже рассматриваемый в отдельности, описывает то, что само по себе должно рассматриваться как нуждающееся в пристальном внимании и очень существенное для оценки заключения обстоятельство.
Зырянова:
– Вот вы только что сказали, что каждый из 23 выводов, не считая обобщенного и одного того, где вы говорите, что все хорошо, является значимым обстоятельством. Является ли это значимым нарушением, не позволяющем говорить, что выводы эксперта являются достоверными, относимыми, выполненными правильно и т. п.?
Жарков:
– С позиции экспертологической квалификации и методической оценки – да, это нарушения безусловно. Говорить о том, что это нарушения в правовом смысле, я, конечно, права не имею. Я не могу говорить, что вот здесь нарушена такая-то норма УПК, но несоответствие я установил. Дальнейшая оценка, так сказать, она уже, естественно, может и должна носить правовой характер.
– А с точки зрения вашего экспертного мнения, как вам кажется, негативные последствия в результате данных выявленных несоответствий в чем заключаются?
Суд:
– Уважаемый защитник, я понимаю, о чем вы спрашиваете, вы хотите уточнить, опять-таки, я понимаю, ведете к признанию недопустимости доказательства? Поэтому у нас специалист не имеет права отвечать на этот вопрос. И вам специалист уже ответил на это.
– Я не прошу проквалифицировать, я пытаюсь понять, может ли это вести к недостоверным выводам.
– Про недостоверность выводов у нас специалист уже говорил практически полтора часа.
Судья исследует заключение специалиста Жаркова, пролистав перечень использованной литературы и огласив в части 25-го вывода.
Защита заканчивает представление доказательств и ходатайствует об отложении, возражений нет, ходатайство удовлетворяют.
