О деле: По данным следствия, в июле 2024 года Вячеслав Размашкин избил в отделении полиции руками и ногами двух мужчин, задержанных за административное правонарушение. Полицейскому предъявили обвинение по п. “а” ч. 3 ст. 286 УК РФ (превышение должностных полномочий с применением насилия). Терсков Олег Константинович, второй подсудимый в деле, обвиняется по п. “а”, “г” ч. 3 ст. 286 УК РФ, он нанёс один удар коленом в живот потерпевшему, а затем уложил его и “зафиксировал ему руки за спиной”.

Дело рассматривает Невский районный суд Санкт-Петербурга, председательствующая судья – Наталья Анатольевна Гордеева.

Явились подсудимые, адвокаты Битюцкий А.А. (защитник Размашкина), Лосева Т.Н. (защитник Терскова), гособвинитель – старший помощник прокурора Невского района СПб Меликянц Л.В., представитель потерпевших – адвокат Герасимов Д.Г. 

Судья напоминает сторонам, что “прошлое судебное заседание у нас закончилось тем, что мы не смогли видео допроса посмотреть, сегодня мы можем это сделать”.

Просматривается видеозапись допроса Терскова в качестве обвиняемого в следственном отделе по Невскому району ГСК СК РФ по СПб от 14.10.2024 г., изображение транслируется на настенный монитор, в кадре видно сидящих за столом Терскова и двух его защитников, также слышно голос находящегося вне обзора камеры следователя. Громкость звука плохая, отчетливо звучит лишь речь следователя, голоса остальных еле слышны, однако просмотр продолжается без попыток исправить эту ситуацию, судья говорит, что сделать громче не получится. Смысловых расхождений с протоколом допроса не наблюдается, однако видеозапись не соответствует ему по структуре, поскольку запечатленный на ней допрос большей частью проводится в форме “вопрос-ответ”, тогда как протокол изложен в виде свободного рассказа Терскова, что в дальнейшем отмечается защитниками.

Далее исследуется видеозапись с теми же лицами в аналогичной обстановке, где Терсков с защитниками подтверждает ознакомление с видеозаписью допроса, отсутствие дополнений и замечаний по его содержанию.

Терскову задаются дополнительные вопросы в связи с исследованными видеозаписями.

Гособвинитель: “Данные показания тоже давали под давлением в связи с тем, чтобы следователь не ходатайствовал об избрании вам меры пресечения в виде заключения под стражу?”

Терсков: “Это видео записывалось не в первый раз, там было несколько, когда записывалось видео, потому что следователя не устраивали мои показания. И… там даже по моему лицу видно то, что я вспоминаю, что мне говорил следователь, что мне нужно сказать на этом видео, и видно то, что я не хочу этого говорить, потому что это не так, не соответствует правде”.

Гособвинитель: “Ну, физиогномику я не изучала, поэтому я не могу сказать, видно по вашему лицу или не видно. Не подтверждаете данные показания?”.

Терсков: “Не подтверждаю”.

Лосева (защитник): “Сколько было допросов всего 8 октября, когда вас задержали?”.

Терсков: “Ну там не один был, там несколько, т.е. мне бумаги дали несколько экземпляров подписать … моих показаний несколько экземпляров, и не один раз меня спрашивают, говорят, что не нравится, «это неправильно», «так не подходит», «это не то», утверждали, что не было никакого удара по мне, доказывали мне это”.

Лосева: “Показания, которые вы давали в суде и которые вы давали следователю, – так каким надо верить, где вы говорите правду?”.

Терсков: “Которым в суде, потому что здесь у меня нет давления и я рассказываю все как было”.

Лосева: “А в кабинете у следователя кто-либо, кроме адвокатов, следователя и вас, присутствовал?”.

Терсков: “Два сотрудника УСБ”.

Лосева: “Те, которые вас доставляли к следователю?”.

Терсков: “Все верно”.

Лосева: “Какие-либо угрозы вам высказывались данными лицами?”.

Терсков: “Ну, на повышенных тонах, нет, угроз не было”.

Лосева: “В автомобиле, когда вас доставляли?”.

Терсков: “На повышенных тонах утверждали, что я неправ … в том, что зацепились за обычных двух алкашей, вот, это цитирование их слов, то, что мы не закрыли на них глаза”.

Лосева: “Кто вам говорил, что в случае, если у вас не будет признательных показаний, будет вынесено ходатайство о выходе в суд за вашим арестом?”.

Терсков: “Следователь”.

Суд: “Два адвоката по соглашению зачем у вас присутствовали при ваших всех допросах? … По вашим словам следователь беспределил, на вас оказывалось давление, но при этом рядом с вами сидели два адвоката по соглашению?”.

Терсков: “У них была задача, чтобы меня не посадили в тюрьму, чтобы я мог дальше продолжать помогать своей бабушке и чтобы у нее не было никаких проблем со здоровьем…”.

Суд: “У вас два адвоката по соглашению сидят для того, чтобы осуществлять ваши права как минимум, защиту, чтоб оказывать вам юридическую помощь, что-то подсказывать, да?! А чего тогда, раз в отношении вас давление оказывалось, следователь что-то неправильно делал, вас пять раз передопрашивали, почему ваши два адвоката по соглашению что-то вам не подсказали, там, жалобу какую-то написать, еще что-то, в порядке права, в смысле, вам никак не помогли, я не понимаю, зачем они просто на табуретке-то сидели?”.

Терсков: “Не знаю, я их видел первый раз на тот момент. Это первая встреча была моя с адвокатами … Они мне посоветовали так дать показания, чтобы в суде потом отстаивать свои права, т.к. на меня не будет никакого давления и так будет сделать легче. Чтобы меня не посадили в тюрьму, как я и хотел. Мне предложили только вот такой вариант эти два адвоката”.

Битюцкий: “Я правильно понимаю, что они по вашему поручению действовали, т.е. то, как вы им рекомендовали поступать, они именно так и поступали в Следственном комитете?”.

Терсков: “Все верно… Сказали, что только вот такой вот вариант есть, чтобы не было проблем”.

Битюцкий (защитник): “Что больше соответствует действительности: то, что изображено на видео, или то, что в письменном протоколе?”.

Терсков: “Ну на видео точно не соответствует, так скажем. В протоколе, который написан, там есть крупицы правды: что ему понравилось, следователю, он оставил в протоколе, что ему было не нужно в протоколе или не полезно, он это убирал”.

Битюцкий: “Т.е. следователь не в полном соответствии с допросом вносил сведения?”.

Терсков: “Все верно, не в полном соответствии”.

Гособвинитель: “Вы говорили, что отличается текст протокола от видеозаписи. Так вы же ознакамливались и с протоколом, и с видеозаписью, почему вы не сообщили?”.

Терсков: “С этой видеозаписью я ознакомился только что”.

Гособвинитель: “Мы посмотрели второй фрагмент сегодня, где следователь сообщил, что в 21:50 участники следственного действия ознакомились с видеозаписью. «Есть вопросы у участвующих лиц?». Все ответили «нет», в том числе и вы”.

Терсков: “Хорошо”.

Гособвинитель: “Почему вы не сделали замечание следователю, что видео не соответствует протоколу?”.

Терсков: “Не обратил на это внимания на тот момент”.

Суд переходит к допросу Размашкина, дающего показания эмоционально и часто на повышенных тонах, изображая многое из сказанного движениями и жестами, в процессе чего непроизвольно перемещаясь из-за трибуны на несколько шагов по залу, выходя за рамки увиденного лично, вдаваясь в анализ и предположения, а также говоря о ряде обстоятельств с указанием в качестве источника осведомленности исключительно видеозаписи, в связи с чем председательствующей многократно делаются замечания и напоминания о необходимости придерживаться формы показаний о фактических обстоятельствах, а не свободного рассказа “обо всем на свете”.

Вину не признает, поддерживает все свои предыдущие показания, которые состоят в следующем:

“15.07.2024 г. заступил на службу, примерно в 23:15 сидел за столом оперативного дежурного вместе с Маловой, она на тот момент была оперативный дежурный, я – дежурный дежурной части, отвечал за оформление административно доставленных. Видел вход в отдел через окно, прозвучал звонок, мы открыли дверь, после чего с возмущением зашел Акимов, за ним Терсков, Переверзев, Гожда. Получается, остановились они перед турникетом, Гожда в этот момент что-то там лазила в телефоне, при проходе через турникет возникла перебранка, Акимов с Переверзевым не угрожали, но спрашивали на повышенных тонах: “На каком основании?”, там, “Да мы уволим” и т.п. Терсков взял Акимова за локоть и попытался провести через турникет, на что тот отреагировал агрессивно, вырвался движением руки и толкнул его, получается, куда-то в корпус, схватил за одежду, типа «не надо меня дергать, я сам пойду». Далее они зашли в коридор, где конфликт и перебранка продолжился. Я  прекрасно все видел и слышал, т.к. дверь в дежурную часть была приоткрыта, где-то там промежуток сантиметров 10 получается. Гожда стояла прямо возле двери в дежурную часть, где узкое пространство, буквально полтора метра, плюс стоит шкафчик, там даже у́же получилось больше чем полтора метра … тут стоял Олег, зажатый к этой полке, и против него постоянные выпады, нападки осуществляли, резкие сокращения дистанции то в сторону Олега, то не в сторону. Прямо напротив Терскова находился Переверзев, также боком к нему стоял Акимов, люди были в очень узком пространстве, все это было зажато. Начались слова Акимова: “Слышишь, матерное слово на букву «б», че ты, типа, там делаешь, че ты там хочешь?”. Переверзев тоже: “Че ты там, че ты молчишь?”. Терсков отвечал что-то невнятное, Переверзев произнес фразу, что-то там:  “Слышишь, ты, щас мы тебе, там, в попу, там, запихаем, не запихаем, там, ну я знаю, что”, угрозы (“ну я щас тоже многое рассказываю согласно видео”), потом опять: “Слышишь, ты, слово на букву «б»”. Акимов начал называть его словом “чухан”, агрессия нарастала. В какой-то момент Гожда начала себя просто вести как вот баба на рынке, истеричка, я ее осуждаю как сотрудника полиции, просто кричать фразы: “Олег, Олег, не ведись на провокации!”, зачем-то успокаивать Терскова, хотя он ничего не делал, просто происходило, что своими нападками, своими действиями его начинали запугивать, нет бы достать газовый баллончик, упо наших потерпевших залить газом и, вероятно, все бы решилось ихними силами. Потом далее звучит фраза от Акимова: “Мы щас знаешь, что будем делать? … Мы щас будем убивать”, Гожда опять начала все громче орать: “Успокойтесь, пожалуйста, не оскорбляйте”, а также какую-то заученную фразу: “Олег, не ведись на провокации”, но обстановка начала быть достаточно напряженной. На видео отчетливо слышно, что в какой-то момент Акимов произносит слово “чапалах”, после чего раздается звук удара. Ну и всё, я ждал, не знаю, каких-то действий либо от Олега, либо от Гожды, у меня умысла, там, никакого не было заранее, там, чтобы применять какую-то физическую силу, просто я уже всё, я вижу, Гожда кричит, и я вижу такой момент, что Олег там действительно уже зажатый. Понял, что надо идти и пресекать все эти преступные нападки на сотрудника полиции, пресекать все эти преступные деяния, никуда не выбегал, тихо пошел на выход, увидел уже картину, что Олег действительно стоит просто напуганный, в состоянии какого-то тремора, у него действительно, я сам лично видел, тряслись губы … если честно, мне даже смешно, и страшно как-то стало в один момент, когда я увидел одного сотрудника, который орет как истеричка, другой стоит, трясется, а ребята наши, потерпевшие, вообще не видят никаких рамок, законов, осуществляют нападки”. Переверзев стоял лицом к лицу с Терсковым и сразу: “Че, не такой смелый, че губы трясутся?”. Стало понятно, что всё, край, если я немедленно не приму каких-то критических мер, томогут быть какие-то более тяжкие последствия”.

Потихонечку открыл дверь, в этот момент увидел замах в сторону Олега от Акимова, темный этот предмет, его телефон в корпусе фиолетового цвета, у Олега с этой стороны находилось табельное оружие. Вышел, поймал Акимова за руку с телефоном, т.к. думал, что это какой-то предмет оружия. Я просто уже буквально остановил руку возле корпуса Олега … это, получается, при очередной попытке, там, нанести ему удар, там, я не знаю уже что. Надо было разъединить двух нападающих на Олега, для чего, возможно, оттолкнул Переверзева (но этого я не помню), далее пытался полностью рассредоточить, оттолкнул дальше Акимова, от чего тот согнулся в корпусе. Акимов что-то предпринял, там на видео это все прекрасно видно: он вот так сгруппировался и попытался в этот момент мне пройти в ноги”. Что в этот момент делает Переверзев? С его слов, конечно, все было замечательно: якобы я его там ударил в лицо, он потерял сознание и упал … но на видео происходит следующее: когда я второй раз толкаю Акимова … и периферическим зрением уже увидел нападку на меня, я не понимал, что делать, но на видео отчетливо видно … там Переверзев прям четко вот так вот разворачивается и в боевой стойке пытается увязаться за мной, Олег его в этот момент ловит, разворачивает за плечо, делает захват руки, наносит расслабляющий … пресекает попытку Переверзева наброситься на меня, он это делает все очень грамотно, согласно инструкциям.

Конечно, по правилам этот расслабляющий коленом – он наносится в пах, но смотря из физиологических каких-то…

Суд: “Так у нас не пойдёт дело, это просто какой-то вот рассказ совсем… Можно чётко? Вышли, дали в глаз, в лицо, ещё куда-то? Имеется в виду – чётко свои действия. А вы – и про видео, и про свою жизнь, и про всё на свете. Я вообще уже потеряла нить. Я даже не поняла, что вы кому-то сейчас удар нанесли или не нанесли. Мы ещё не дошли до этого?”.

Размашкин: “Ещё не нанёс, ещё не дошли”.

Суд: “Это мы полчаса ещё не можем дойти до этого! Сейчас тогда я буду вести допрос и задавать вопросы. Ну что это?! Адвокат, пожалуйста, свободный рассказ – это не то. У нас не пойдёт в свободном рассказе. Это уже прения какие-то”.

Размашкин: “Всё, Ваша честь. Олег, получается, в этот момент развернул, но я этого не видел. Олег развернул, получается, Переверзева, нанёс ему, там, по видео… но я этого не видел – тогда это не буду я говорить”.

Суд: “Ну не видели – не говорите. Дальше!”.

Размашкин: “После вот этой попытки Акимова пройти мне в ноги – я его отталкиваю второй раз. Акимов при этом был очень свиреп и агрессивно настроен. Повторюсь, я не вижу, что у меня происходит за спиной. Мне надо сейчас как-то было быстро, находясь спиной, прекратить вот эти нападки Акимова, чтобы в случае чего…”.

Суд: “Ну давайте, давайте. Что вы сделали?”.

Размашкин: “После второго отталкивания я применил приём “толчок”, двумя руками в плечи, после чего Акимов присел, пытался встать. Я же это вижу,  что он хочет как бой со мной вести, свои ожесточённые действия. Я же это вижу, он хочет их продолжить. Оттолкнул его ладошкой в голову. Акимов ещё ниже присел на таз. Это всё видно, его эту агрессию – всё было видно, что человек не хочет угомониться. Пытался встать и продолжить свои действия. Понимая, что он в резиновых тапочках и нанесёт минимальный вред, т.к. надо было быстренько подавить волю Акимова к совершению своих вот этих действий, делал угрожающие выкрики, кричал.

В этот момент сделал уже прижимные действия ногами. Понимая, что надо сейчас быстренько прижать Акимова, как-то его успокоить.  Нанёс ему 3–4 удара – и то, это были как толчки ногами”.

Битюцкий: “Удар ногой был в форме толчка, пытаясь прижать его к полу?”.

Размашкин: “Да. Я был в резиновых мягких гелевых тапках. Понимал, что я им вред никакой не нанесу”.

Битюцкий: “Ногами в резиновых тапочках вы наносили удары в какую область?”.

Размашкин: “В плечи, руки”.

Битюцкий: “В голову наносили удары?”.

Размашкин: “Да нет, не было. Он же… он закрылся в какой-то момент. Я просто ему…”.

Суд: “Просто скажите ‘нет'”.

Размашкин: “Нет. Прям в саму голову не наносил. Эти все прижимные действия были по рукам. По самой голове никаких ударов не было ногами”.

Размашкин: “Это всё было для подавления воли. Мне надо было в этот момент… я стоял спиной к Олегу, я не понимал, что там происходит – дал он отпор Переверзеву, не дал… может быть, там его ещё Переверзев лупит… Всё. У меня задача была – подавить, чтобы прекратить, и резко вообще развернуться, и в какой-то случай возможный оказать помощь Олегу”.

Когда Акимов оказался более-менее прижат на полу, крикнул на него, чтобы тот не пытался больше совершать никаких действий. Поднял с пола выпавший телефон, приняв его за свой. Замахнулся рукой в сторону Акимова, после чего телефон выскользнул из руки и попал в потерпевшего, который начал уже подниматься с пола. Развернулся, увидел, что Олег справился с Переверзевым – тот лежал на полу на спине, Олег его держал руками, Переверзев сопротивлялся, тоже удерживал его за одежду.

 Я понял, что уже не надо применять физическую силу, преступные деяния в отношении сотрудников полиции не совершаются, можно более-менее контролировать.

В этот же момент в дежурную часть зашёл третий сотрудник ППС – напарник Терскова. Всё. Я, получается, успокоился. Просто стал кричать на Акимова – зачем они это сделали”.

Битюцкий: “Поднимали ли вы в рамках вот этой борьбы с Акимовым какие-то предметы с пола?”.

Размашкин: “Там в какой-то момент, когда я как раз развернулся к Олегу, я увидел телефон. Я вообще подумал, что это мой выпал – у меня точно такой же телефон. Я поднял телефон и со злостью крикнул, чтоб Акимов ничего там далее не предпринял… он в этот момент, там, с пола уже подымался… я чего-то крикнул… ну, и резко в сторону Акимова махнул рукой”.

Суд: “И телефон выпал?”.

Размашкин: “У меня в этот момент, да, выпал телефон”.

Суд: “И разбился, по-моему?”.

Размашкин: “Нет. Всё цело. Телефон абсолютно целый”.

Битюцкий: “Вы подняли телефон. С этим телефоном замахнулись на Акимова. Чтобы что сделать? Припугнуть его? Или что вы хотели сделать?”.

Размашкин: “Ну да. Чтобы не было никаких дальнейших… ну…”.

Битюцкий: “Чтобы он прекратил?”.

Размашкин: “Прекратил все свои противоправные действия и дальше не продолжал вот этот, не знаю, как говорится, конфликт, что ли”.

Битюцкий: “Он (телефон) куда-то попал, там, в Акимова?”.

Размашкин: “Как я потом узнал, он попал Акимову в голову. У него там на голове была, там, буквально миллиметра 3–4 как…”.

Битюцкий: “Рассечение”.

Размашкин: “Рассечение было”.

Суд: “У потерпевшего? Так он же просто выпал у вас”.

Размашкин: “Так он вылетел. Он углом… Телефон целый остался”.

Суд: “Ну т.е. просто выпал у вас — и вот так вот это больно получилось?”.

Размашкин: “Ну, я махнул рукой, чтобы напугать — у меня в этот момент вылетел телефон. Я вообще его поднял — я был уверен, что это мой телефон”.

Потом мы начинаем разговаривать, — пошёл с Акимовым ближе к выходу из коридора. Переверзев вроде как стоял, так и стоял, Акимов в какой-то момент, я не знаю, что на него напало, опять встал, воспрял духом, опять начинает вести себя агрессивно. Я пытаюсь, говорю: “Вы чё натворили там?”, — за эти губы трясущиеся, за всё рассказываю. Он типа: “Ты чё там, чё-то там сделал?”, — дальше продолжает конфликт, только уже со мной.

“Он сделал какой-то приём, осуществил опять же проход — не то в ноги, не то в корпус… Я в этот момент ухожу за дверь, и я ему уже говорю: “щё раз попытки будут — тут оружие — я тебя просто застрелю, потому что он сокращает дистанцию, я вооружён, он резко нападает в корпус, у меня тут табельное оружие, чем это всё закончится — я не знаю…”.

Профессионально моментально сделал блок, отошёл — это как раз я в этот момент отхода вместе с Акимовым, получается, проходящим мне в корпус, ушёл за дверь…”.

Битюцкий: “Вы вот этот блок, он в чем выражался? Руками-ногами какие-то манипуляции совершали?”.

Размашкин: “Руками просто остановил, как бы не дал вот этот проход, просто вытянув руки. Заблокировал своими руками проход в мой корпус.

Далее Акимов сделал второй нырок, второй раз этот же самый прием, я сделал ему толчок ладошкой в голову, оттолкнул от себя, пресек вот это нападение. 

Переверзев стал говорить про сломанный нос, отмечая, что ломал его и ранее, вправил ему нос, от чего пошла кровь, после чего отвел в туалет, чтобы умыться, до этого никакой крови у него не было. Акимов отказался идти умываться, вел себя агрессивно, он вообще какой-то агрессор, но позже все же сделал это самостоятельно, у него была только маленькая кровь из рассечения на голове от попадания телефона. Никто не чувствовал себя плохо, сознание не теряли, вызов скорой помощи не требовался и они об этом не просили.

Со своим личным опытом, у меня 16 лет уже выслуги, у меня были такие ситуации, я сейчас просто расскажу, с чем у меня все связано, что это, ну, как-то оправдано, почему я стал принимать резкие действия, о том, что были критические ситуации. Первое: у меня один раз при задержании резко достали шестизарядное ружье, там видео даже в «YouTube» есть, Хабаровск, ребята достали ружье, расстреляли, был ранен в руку, в грудь и т.п. Потом также, работая в ППС, в 2012 г. меня при задержании пытались застрелить. Потом также в 2011 г. при задержании я работал в ППС, ребята неожиданно достали нож и я схватился за нож, у меня вот на руке даже, там, 12 шрамов.

Я всю жизнь отдал спорту, буквально с 3 класса занимаюсь вольной борьбой, мастер спорта по вольной борьбе, это сейчас я к чему, что имею боевой опыт, умею обращать, там, на какие-то лишние телодвижения, также занимался боксом, сам мастер спорта по боевому самбо. Исходя из этого и опыта печального задержаний, где меня резали, где в меня стреляли вижу и могу считывать, какие действия, куда какая рука, что сделать, чтобы захватить. Поэтому я вот все время стараюсь по минимуму вред человеку от этими, с руками заламываниями стараюсь не играть, потому что руки-ноги вылетают, когда я начинаю человека заламывать.

При оформлении доставленных в отдел полиции У них на тот момент, как я понял, старшая была Гожда, я пошел к ней и сказал: “Ребят, тут состав 318-ой, нападение на сотрудника полиции, я применил физическую силу, надо по-любому все это оформлять, иначе далее у меня будут проблемы. Будучи старшей экипажа, Гожда отказалась от оформления 318-ой, она сказала вот с такими своими нарощенными ресницами: “А че они сделали? Мы ничего писать не будем, все же вообще решилось, все нормально, они же ведь ничего такого не сделали”.

Когда все уже разошлись, доложил своему руководителю Новикову, сказав, что произошло такое происшествие, ребята набросились на сотрудника ППС, применил физическую силу, ребята извинялись, сотрудница ППС Гожда мне вообще начала противоречить, пустили все на самотек, ребят решили отпустить. Тут же еще доложил врио начальника отдела полиции Боброву, что с ребятами вот так разошлись, они предприняли действия, пошли сняли побои, пришли справки. Новиков отчетливо сказал: “Вы что натворили, зачем вы их типа отпустили, я даю приказ двоих этих задержать, доставить, написать все рапорта и возбуждать 318-ую”, они там даже каким-то путем просмотрели видеокамеры, “Dozor” Олега посмотрели.

“Что сделал Бобров Сергей Сергеевич, непосредственный зам?”. Он ничего лучшего не придумал, он позвонил и сказал Переверзеву: “Ребят, ну че, мы тут посмотрели-то всё, вы напали на сотрудника, в отношении вас применили физическую силу из-за нападения, всё, вас отпустили, дали вам вообще шанс, вы че сделали?”. Переверзев это всё: “Извините, извините, это не я, это мой друг Акимов”, после чего прибегает в отдел под страхом, что его привлекут к уголовной ответственности за нападение на сотрудника, пишет объяснение, что в отделе никто к нему физическую силу не применял, он всех оговорил.

Дальше почему-то Бобров нарушил приказ Новикова, решил со всеми договориться. Боброва потом наказали, он уволен. Бобров в этот же день приехал, когда ему дали установку вообще их задержать по адресам, доставить, сказал, что будем решать вопрос, чтобы я был  на связи, если понадобится написание каких-то рапортов, не ложился спать, что мы поедем в Следственный комитет.

Потом мне Бобров в какой-то момент пишет: ‘Не получается доставить Акимова и заставил меня Акимова заманить обманным способом, написать, там, что я там типа признаю вину, извиняюсь перед ним, предложить ему бабок, потом с ним встретиться и задержать его. Акимов ни на какие уговоры не пошел и не повелся, потом мне сказали: “Ладно, может быть, этого будет достаточно, будем смотреть, как будет развиваться ситуация и будем принимать какие-то решения”.

Руководство ППС аналогично было в курсе ситуации, Гожда звонила, Терсков рапорт тоже написал об этом нападении, о применении физической силы.

Битюцкий: “Т.е. решение об оформлении документов принимали не вы, принимало ваше руководство?”.

Размашкин: “Лично моё дело было доложить руководству. Я доложил, что я применил физическую силу, я доложил, что было нападение на сотрудника полиции, я всё это доложил”.

Битюцкий: “Относительно вашего поведения, ваших действий в отделе полиции вас привлекали к какой-либо ответственности?”.

Размашкин: “Ну да, меня вот за это уволили, не знаю, за что. … Ругали: ‘Зачем ты так сделал, зачем ты на это повелся, зачем вы их отпустили, у вас будут проблемы’ и т.п”.

Герасимов (представитель потерпевшего): “Рапорт в письменном виде на имя руководства писали об этом?”.

 Размашкин: “Лично я нет. Мне сказали подождать. Мое дело было написать рапорт либо доложить, я доложил и непосредственному руководству, и вышестоящему руководству”.

Битюцкий: “Удар Терскову сам вы видели?”

Размашкин: “Я его слышал в момент, когда было слово “чапалах””.

Суд: “А нос каким образом сломался?”

Размашкин: “А с носом вообще загадочная история”.

Суд: “Да, почему, как, непонятно, как нос сломался”.

Размашкин: “Я расскажу”.

Суд: “Давайте”.

Размашкин: “Там нигде вообще я Переверзева же вообще его не трогаю, на видео все это видно. Когда я выхожу, буквально полторы секунды, я в эти полторы секунды успел только схватить Акимова и оттолкнуть”.

Суд: “Ну т.е. вы к этому непричастны?”.

Размашкин: “Я вообще-то думал, смотрел, я думаю, в момент падения. Там вот сразу за окном коридор полтора метра, за дверью стоял стол … и у Олега там, получается сантиметров 30-40, и я думаю, в тот момент, когда он валил Переверзева, может быть, он мог удариться”.

Суд: “Это ваши предположения? У меня вопрос: вы в нос его били, нос ломали?”.

Размашкин: “Нет, конечно”.

Битюцкий: “Вели ли с вами Переверзев какие-то диалоги относительно переломов его носа?”.

Размашкин: “Он просто сказал, что : у него сломан нос, что до этого он 6 раз уже его ломал и т.п. Что я, он этого нигде не говорил, он даже тут сказал, что он не знает, кто ему нос сломал”.

Битюцкий: “Вы в своих показаниях говорили о том, что кричали на потерпевших, можете пояснить цель этого действия?”.

Размашкин: “Цель – подавить волю к совершению дальнейших противоправных деяний, запугать. Я видел, что происходит, когда с ними пытаешься нормально говорить, они ведут провокационные какие-то действия, повышают свою агрессию, поэтому я принял сторону агрессии, чтобы подавить их волю к дальнейшему совершению, показать, что я в любой момент готов отразить их вот эти нападки, какое-то вот это физическое нападение в любой момент”.

Суд: “Так а вы сами-то в агрессивном состоянии не находились?”.

Размашкин: “Ну, я хотел так выглядеть … нет, я был абсолютно спокоен, я просто кричал это, показывал, а на самом деле я…”.

Суд: “А, вы были абсолютно спокойны … Т.е. вот то, что мы видели на видео: вы как вот тигр в клетке, бегаете по коридору, там, орете матом и т.д. – это “спокойно”, пытались подавить так волю к сопротивлению?”.

Размашкин: “Да”.

Битюцкий: “Теперь что касается крови и похода в туалет. Вы видели, правильно, что у кого-то из потерпевших была кровь?”.

Размашкин: “Я в какой-то момент, у меня есть опыт вправления носов, я говорю: “Хочешь, я тебе вправлю нос?”, я ему тут же в какие-то секунды вправляю нос, и такая есть ерунда: когда вправляешь нос, начинает идти кровь. У Переверзева пошла кровь после того, как я вправил нос, у него до этого не было никакой крови”.

Битюцкий: “Вправили вы ему нос с его согласия?”.

Размашкин: “Да”.

Битюцкий: “У Акимова была кровь?”.

Размашкин: “У него была маленькая кровь … на голове сверху в теменной зоне, там буквально рассечение, там, 3-4 миллиметра от телефона”.

Битюцкий: “Потерпевшим вы предлагали каким-то образом остановить кровотечение?”.

Размашкин: “Конечно, предлагал умыться и осмотреть. Я сразу помог Переверзеву с этим носом, у него пошла кровь, он говорит: “Всё, спасибо, он меня там вообще-то чуть ли не обнимал, у меня нос никогда таким прямым не был, ты типа там вообще мастери т.п. Всё, мы пошли первого умывать после вот этого кровотечения, Переверзева … он пошел сам”.

Битюцкий: “А второй, Акимова умывали?”.

Размашкин: “Акимов вообще почему-то не хотел, он вообще какой-то агрессор … я ему говорю: “Иди ты нормально умойся, давай посмотрим, может, оказать какую-то помощь”, он: “Да не буду я умываться, не буду я это все делать”. Он потом всё-таки умылся, но он просто отказывался и вел себя агрессивно, я не понимал, почему он это делает”.

Битюцкий: “А физическое состояние Акимова, Переверзева свидетельствовало о том, что им нужно будет вызвать скорую медицинскую помощь?”.

Размашкин: “Нет, конечно, никто об этом не говорил, что кому-то плохо, никакого состояния не свидетельствовало, ни обмороков, никаких потерь сознания…”.

Битюцкий: “Той медицинской помощи, которую вы оказали, было достаточно на тот момент времени?”.

Размашкин: “Да, конечно, они не просили ничего”.

Гособвинитель: “Неконкретизированный вопрос, в чем заключалась медицинская помощь?”.

Суд: “Ну он вправил…”.

Гособвинитель: “Вправление носа – это медицинская помощь?”.

Суд: “Ну, с их стороны да”.

Гособвинитель: “Ааа, я никогда не знала…”.

Размашкин: “Промыл голову, вправил нос”.

Суд: “Вправил нос и умылись они … А другое они не просили, правильно?”.

Размашкин: “Ничего не просили”.

Битюцкий: “Вели ли с вами потерпевшие какие-то диалоги относительно законности их действий? Относительно того, применяли ли они силу к Терскову?”.

Размашкин: “… Переверзев, он даже признал, что если бы малой, как он назвал, так себя не вел, этого всего не было … Переверзев вообще, ну, он мне потом показался более чем адекватным, он всё признал, что да, они были не правы, что напали на сотрудника, он говорит: “Я вообще, типа, тебя прекрасно понимаю, зачем ты это все сделал, типа, молодец, мужик, постоял за своего коллегу”.

Битюцкий: “Переверзев признал, что они напали на Терскова?”.

Размашкин: “Ну, он это все говорил обобщенно от лица двоих. Сказал: “Мы бы этого не сделали по поводу нападения, если бы малой себя так не вел, я не понимаю, чего и как'”.

Гособвинитель: “Вы пояснили, что наносили удары Акимову ногами, наносили ли вы удары Акимову руками? … Кулаком наносили?”.

Размашкин: “Кулаком я не помню, я не могу сказать”.

Суд: “Наносили ли вы удары Переверзеву?”.

Размашкин: “Я посмотрел, нет, я не наносил. Я до этого в объяснении указал, но это неправильно”.

Гособвинитель: “Согласно одной из осмотренных нами видеозаписей, вы наносили удары ногами Акимову, с достаточной силой, ну, по моему мнению…”.

Размашкин, тихо: “Угу, ну это ваше мнение”.

Гособвинитель: “…а не так, как вы сказали, с целью прижать Акимова. Удары наносились резко и часто, как вы можете это объяснить?”.

Размашкин: “Я могу пояснить, что я все рассчитывал, все было рассчитано, поэтому у нас и справка пришла об отсутствии вреда здоровью’, а не причинен какой-то вред”.

Гособвинитель: “Т.е. вы наперед уже знали, что никакого вреда…”.

Размашкин, перебивая: “Да, конечно, у меня, вы не представляете, если бы я реально по человеку нанес ударов 5 ногами, дело бы закончилось какой-то реанимацией, я вам честно говорю. У меня были такие опыты. И на соревнованиях, и везде: один мой удар ногой, там, человек просто трясется с пеной изо рта. Не было вложено ни сил, ничего, и не было умысла причинить вред …”.

Гособвинитель: “Но это, видимо, вам повезло”.

Размашкин: “Нет”.

Суд: “Прокурор, пожалуйста, покорректней”.

Размашкин: “Да прокурор потом опять в коридор выбежит и будет орать: «Размашкин, бей меня ногами», да? Как вы тогда орали после заседания”.

Гособвинитель: “Вы сообщили, что слышали, как задержанные сказали, что «мы будем убивать». Вы восприняли эту угрозу реально?”.

 Размашкин: “Да, конечно”.

Гособвинитель: “Вы сообщили, что в какой-то момент, когда вы останавливали противоправные, по вашему мнению, действия Акимова, вы сказали последнему: «Я тебя вообще сейчас застрелю». Как вы считаете, это не угроза убийством? И Акимов не воспринимал ее реально?”.

Размашкин: “Да нет, конечно, он продолжает…”.

Гособвинитель: “Это ваше мнение”.

Размашкин: “Нет, это не мое мнение, он после этой угрозы опять пытается пройти мне в корпус”.

Гособвинитель: “Т.е. слова гражданского человека, что «мы сейчас будем убивать» в отделе полиции – эта угроза двумя сотрудниками воспринимается реально, а угроза сотрудника полиции вооруженного «я тебя сейчас застрелю» не должна восприниматься как угроза убийством?”.

Размашкин: “Так я должен это был сказать, потому что я должен был предупредить…”.

Битюцкий: “Я прошу снять данный вопрос, как она должна восприниматься – это исключительно восприятие прокурора”.

Размашкин: “…я предупредил о применении оружия, я должен был предупредить о применении, я сказал: «Еще раз, и я тебя застрелю»!”.

Суд: “Да хватит орать уже!”.

Размашкин: “Ваша честь, извините, пожалуйста”.

Битюцкий: “Просто в чем вопрос, не совсем ясно”.

Суд: “Вопрос ясен и нормальный абсолютно, надо просто дослушать его и ответить!”.

Гособвинитель: “И не перебивать”.

Суд: “Вас прокурор спрашивает: вы считаете, что когда вы вот эту фразу произнесли, вас потерпевшие реально не восприняли, потому что вы ответили: он начал продолжать идти на вас. На этом точка”.

Гособвинитель: “Что делала во время всего вот описанного вами события Малова? … Она вас просила остановиться, прекратить эти действия или, там, может быть, советы какие-то давала: давай его в камеру проведем?”.

Размашкин: “Нет, про камеру мне точно никаких советов… Они, может, там пытались успокоить, думали, что я щас там начну кого-то избивать. Я старался…”.

Гособвинитель: “А вы не избивали?”.

Размашкин: “…я старался вести себя агрессивно, но я так не делал”.

Гособвинитель: “А вы не избивали никого?”.

Размашкин: “Нет, конечно. Т.е. я пошел, наносил какие-то действия, это называется «пресечение преступления против жизни и здоровья сотрудника полиции»”.

Гособвинитель: “Назовите закон, статью, пункт, часть, согласно которому вы применили 15.07.2024 г. физическое воздействие в отношении Акимова?”. Размашкин: “18 статья Закона «О полиции», применение физической силы для пресечения преступления против жизни и здоровья сотрудника полиции”.

Гособвинитель: “С какой силой вы, как человек, который занимался единоборствами длительный период времени, с какой силой вы наносили удары ногами и толчки Акимову?”.

Размашкин: “Да вообще ни с какой”.

Гособвинитель: “Это как?”

Размашкин: “Да это прижимной…”.

Гособвинитель: “Ну прижимной – это как, словами опишите”.

Суд: “Вот он сейчас нам рассказывал в своих показаниях, что это прижимы, т.е. прижимал ногами, он не бил, вот я так поняла. Поэтому он силу в удар не вкладывал”.

Размашкин: “Не наносил удары, после моих вот этих ударов нету ни ушибов, ни синяков, ничего, я все рассчитывал. Так, чтоб не нанести вреда здоровью, которого и нет … И еще можно пояснить за удары руками и ногами? Многие ошибочно думают, что этого делать нельзя, у нас есть запреты на применение спецсредств … при применении физической силы ограничений никаких нет … только вред, причиненный применением физической силы, не должен превышать самого вреда, оказываемого их преступлением. Поэтому я не нарушил абсолютно ничего, мне ни один закон не запрещает наносить какие-то прижимные удары ногами, еще какие-то”.

Гособвинитель: “А какой вред от действий Переверзева и Акимова был причинен, что вы применили физическую силу равную, как вы сейчас сказали? … Какой вред был причинен Переверзевым и Акимовым?”.

Суд: “Вам удары наносились?”.

Размашкин: “Мне нет”.

Суд: “Ну, а вы говорите про равный вред”.

Размашкин: “Всё, вреда вообще нету, действия мои полностью противоправные. Еще просто есть интересная такая статья…”.

Суд: “Нет, успокойтесь”.

Гособвинитель: “Почему когда вы вышли сразу из дежурной части и увидели руку Акимова, замахивающуюся на Терскова, схватили ее, почему вы не надели на него наручники?”.

Размашкин: “У меня их нет”.

Гособвинитель: “Почему вы просто не стали удерживать Акимова?”.

Размашкин: “Да он продолжил со мной, грубо говоря, драться”.

Суд: “Нет, почему просто к полу не прижали, не ногами, а вот сели бы сверху, прижали бы к полу, там руку бы заломали, как это Терсков сделал?”.Размашкин: “Первое: у меня после залома руки одной есть печальная история: я человеку сделал ушиб, вывих плеча, ну это вывих звучит слабо, там тяжкий вред здоровью. У меня очень сильная подготовка. И во-вторых, почему не сделал, я ж поясняю, я за спиной не видел, я, может быть, сел, если бы я видел, что Олег справляется с Переверзевым … я боялся нападения со спины”.

Гособвинитель: “Так может быть, вы не контролируете применение вами физической силы, не можете эту грань найти, где можно слегка, а где вы перегибаете?”.Размашкин: “Нет, я все контролирую, ничего не перегибаю. А это «перегибаю» еще может быть не превышением полномочий, а превышением необходимых мер, но это совершенно другая статья”.

Битюцкий: “Можете пояснить немножечко о себе относительно того, имеются ли у вас ведомственные, государственные награды?”.

Размашкин: “Да, имеются две награды. Одна за смелость при спасении: я, получается, реально, вообще в выходной день случайно увидел ДТП, меня там все останавливали, перевернулась машина, загорелась, я прям в пылающее пламя полез, сам весь обгорел, получил тяжкое увечье, но спас человека ценой своего здоровья. Потом я находился в Питере полгода на лечении после этого, я, пока его вытаскивал, порвал все мышцы на руке и т.п., получил ведомственную награду. И до этого там, я прикладываю выписки из газет, что я также ценой своей жизни спасал человека, который … после наркоза что-то перепутал и голый в трусах и на гипсах вылез на крышу. Я сидел в патрульном автомобиле, услышал какие-то крики … забежал, никто вообще не видел, чуть вместе с ним с этой крыши там, 7 или 8 этаж, также спасал этого человека. Там в газетах, такие как «Щит и меч», писали до кучи, и по телевизору показывали. Т.е. я тот человек, который все время помочь человеку, оказать какую-то помощь. Ни разу не был замечен, там, в каких-то делах, что я наносил какой-то вред, убивал. Я хоть очень подготовлен, но никогда не любил применение своей физической силы и никогда этим, как говорится, не хвастался, все время пытался всё применить свою силу во благо … Ну т.е., я не знаю, всю жизнь старался быть героем, всю жизнь старался помогать людям, как бы, многие люди обо мне отзываются положительно, нет таких людей, кроме наших потерпевших, которые скажут, что Размашкин бил, избил, там, я не знаю. Всю жизнь помогал, был и в перестрелках по своему этому, в Питер когда я переехал, один из первых сотрудников, который применял оружие и не боялся этого, всё грамотно применял, также награждался за правильное применение оружие, за всё. Пытался быть все время одним из лучших, в итоге стал преступником”.

Битюцкий: “А у вас в рамках подготовки в системе МВД имеются какие-то занятия относительно того, как стоит поступать в определенных ситуациях критических?”.Размашкин, смеясь: “У нас занятия, они вообще максимально смешные, ребята выполняют, там, какие-то вот: прием «уход от нападения палкой», «уход от нападения пистолетом», все это делается коряво, ради галочки, т.е. у нас девяносто, наверное, девять процентов сотрудников полиции не подготовлены. Я когда смотрел… на эти курсы ходил, мне просто и смешно, и плакать охота, насколько у нас полиция не подготовлена ни физически, ни как. Я когда был в ГИБДД, там все говорили: «У нас один Размашкин, наверное, весь взвод разнесет», кто толстый, кто кривой, кто хромой и т.п. Полиция абсолютно не подготовлена, в том числе и Олег, я его знал до этого, ходили на занятия, и я видел со стороны, что как парень реагирует, что делает, человек абсолютно не подготовлен ни физически, ни как, и я прям уверен, что он физически не смог бы справиться с двумя нападениями Акимова и Переверзева, может, поэтому он и впал в этот ступор, и повел себя, и испугался”.

Адвокат Битюцкий ходатайствует о допросе в следующем заседании ранее не заявленного свидетеля Боброва С.С., явка которого будет обеспечена защитой.

Подсудимые и второй защитник поддерживают, представитель потерпевшего оставляет на усмотрение суда, “я не очень понимаю, свидетель же не был очевидцем событий, рассматриваемых нами”.

Размашкин: “Он у Переверзева объяснение брал”.

Герасимов: “И что, какое отношение это к делу имеет?”.

Прокурор не усматривает оснований и просит отказать, т.к. заявленный сотрудник не являлся очевидцем и не присутствовал в момент совершения преступления, “потом уже впоследствии по телефону координировал действия подчиненных сотрудников”.

Битюцкий: “Разрешите реплику?”.

Суд: “Нет, вы уже высказались”.

Ходатайство оставляется без удовлетворения в связи с немотивированностью и неотносимостью указанных событий к предмету рассматриваемого дела.

Более доказательств у сторон не имеется, судебное заседание откладывается для подготовки к прениям.