2 декабря заседание состоялось несмотря на отсутствие адвоката Сараева, возражений не поступило. Суд спросил подсудимую Шохисту Каримову, получила ли она речь гособвинителя в прениях в переводе на узбекский язык, и предоставил слово.
– Переводы получила, но не смогла встретиться с адвокатом, – отвечает Каримова.
Суд объявляет получасовой перерыв, чтобы подсудимая могла пообщаться с адвокатом.
– Адвокат не получил протокол выступления и не смог разъяснить мне законы, – говорит подсудимая после перерыва. – Без пояснения не смогла разобраться в законе.
– Вы закончили выступать? – председательствующий Морозов.
– Нет.
– Слушаю вас дальше, пожалуйста.

– Я соболезную тем, кто потерял своих близких, – выступает Шохиста Каримова. – Да, я проявила наивность и доверчивость, дав свой телефон мужчине, который работал в кафе… Я даже президенту писала, что мужчина воспользовался моим телефоном; подложил гранату, которую я в жизни не держала. Думаю, по чьему приказу работал этот оперативник… что он хочет задержать… в тяжком преступлении женщину… В начале следствия я всё высказала адвокату. Он сказал, что не надо себя оговаривать… Оперативник сказал: «Если хочешь вернуться к детям, то должна так сказать», – но я не подчинилась его давлению.
Я находилась в СИЗО среди людей с погонами и в форме; я к ним отношусь уважительно, потому что они обеспечивают безопасность народу. Но в такой ситуации я не увидела, что люди в погонах обеспечивают безопасность. Оказывается, это очень хитро и ловко – оклеветать людей. Не могу до сих пор прийти в себя, зачем оперативник решил это сделать. Я хочу, смотря ему в глаза, задать вопрос, но суд запретил получать его ФИО. И хочу сказать, что не только меня впихнули в болото, но мою республику, мой народ, мой город. Будущее испортили, оклеветали моих детей, заставили восьмерых пожилых женщин страдать, дочь попала в тюрьму. Я приехала на заработки не чтобы преступления делать. Я училась в российской школе и уважаю русский народ, хотя оперативник меня и подставил.
Хочу обратиться к президенту и прессе. Я писала в 2017 году президенту; потом убрали троих следователей из СК. Но в России властью управляет президент Путин, выше него нет чиновника. Обращаюсь к вам. Пожалуйста, доведите до президента, что подставляют невинных людей. Не впихивайте невинных людей в СИЗО из-за того, что оперативник подкинул мне гранату в дамскую сумочку. Следствие не захотело разобраться и довело до суда, и меня привезли в СИЗО по позорной статье, тяжкой очень. Дай бог общественному надзору, я здесь нахожусь живая, но нездоровая. В СИЗО встретила женщину; в 2015 году ее избили, в травму превратили, но меня поддержал народ, и Теплицкая, и мужчина сотрудник, адвокат Виктор Александрович, им низкий поклон. Хочу обратиться к суду: вы тоже находитесь в погонах, формах, у вас сила, вы можете остановить оперативников, чтобы не оклеветали невинных людей. У меня много слов, спасибо вам большое, огромное спасибо еще раз.
– Моя подзащитная невиновна, – выступает Екатерина Бандак, – ни один свидетель не дал показаний против Каримовой. Обвинение считает, что следствие предоставило средства связи террористической группы, но неясно, какие у нее мотивы. Это не подкрепляется никакими доказательствами; в деле нет ни одного доказательства, подтверждающего ее участие. Все обвинение основано на том, что с телефона Каримовой была активирована сим-карта, с помощью которой связывались с Джалиловым. Невозможно установить количество участников обыска 3 апреля 2018 года; один из понятых не представился, не указаны его данные. Не указано, где и как были обнаружены предметы. Не допрошены другие лица, которые живут рядом, лица, проводившие обыск. Зачем в своей комнате, где Каримова жила не одна, хранить взрывные устройства? На чем основана уверенность следователя, указывающего, что по месту жительства находятся взрывные устройства? Все указанные факты свидетельствуют о непричастности подзащитной.
– Благодарю суд, что исключил ненужные сложности процессуального толка, – выступает Виктор Дроздов. – Когда я пытался получить текст выступления прокурора, мне ответили, что это не предусмотрено. 29 ноября я услышал, что не могу получить протокол; потом поехал в СИЗО, хотел провести свидание в воскресенье, но оно не состоялось. Поэтому сейчас на слух я не могу понять, что же в обвинительном заключении было объединено. Моя защита обеспечена обществом; я решил осуществлять защиту pro bono, то есть ради общественного блага. Хочу поблагодарить коллег; отдельная благодарность адвокату Бандак, она быстро и грамотно изложила суть несостоятельности обвинения.
Закон и система правосудия в России построены странным образом: преступление произошло в Петербурге, расследовалось в Москве, потом снова вернулось в Петербург. По факту подсудимые оказались беззащитны, потому что защита не могла эффективно работать. Это не упрек суду, но ведь кто-то в государстве это придумал. Обращаюсь сейчас к депутатам: почему военные суды из-за одного слова «экстремизм» судят гражданских лиц, что ставит людей в очень неправовое положение? Сейчас происходит смена людей с надписью «ОМОН», с оружием, – когда обращался к председательствующему, он отвечал, что не возражает. Росгвардия не может находиться в зале суда.
Прошу суд внимательно исследовать оперативные действия на Товарищеском проспекте: некто Петр, который мне звонил, сообщил, что там живет тот, кто взорвал вагон. Все оперативно-розыскные мероприятия проведены вопреки закону при уже возбужденном уголовном деле. Я спрашивал следователя Шишкину, знает ли она, что до ее прихода находились десять человек, где она проводила обыск. Она ответила, что не знает, кто главный среди них, и закончила вопросом: “Неужели вы не понимаете, что происходит?” Каримова просит выяснить, кто совершал оперативно-розыскные мероприятия в ходе следствия… Понятие «жилище» неверно, потому что помещение, где Каримова ночевала с двумя женщинами, – это не ее жилище. В обвинительном заключении так: была группа, один себя взорвал, остальные – сообщники, надо их посадить. Но беда в том, что те, кто исполнял функции следствия, совершили массу ошибок. Когда я читал документы, мне показалось, что эти ошибки могли быть даже специально сделаны. Каримовой не было в Петербурге 3 апреля 2017 года. Протокол обыска вообще никакой критики не выдерживает, такой уровень непрофессионализма в России недопустим. Обвинительное заключение можно сравнить с бессмысленным школьным сочинением: там много воды, бессмыслицы, фактов и логических доказательств. Многие абзацы повторялись 10 или 100 раз. Доказательства подменяются бесконечными названиями. При этом анализе ясно, что многие выводы следствия наивны или притянуты за уши.
В материалах дела отсутствует постановление о возбуждении уголовного дела; расследование велось с нарушениями закона.
Адвокат обращает внимание на нарушения при проведении генетических экспертиз.