Один из вызванных свидетелей не явился в связи с командировкой, другой планировал подойти в течение дня, но не пришел в связи с другим судебным процессом. Суд просит стороны высказать мнение о продолжении слушания при состоявшейся явке.
– Сегодня ничего не соображаем вообще с таким графиком, – возражает Эрматов.
– Я пока ничего не спрашиваю больше, только о явке, – обрывает его судья.
Подсудимые и адвокаты не артикулируют четко свою позицию по поводу расписания заседаний, суд определил допросить пришедших свидетелей.
– Юрий Викторович Кривошеев 1969 г. р., механик в фирме по аренде инструментов. Договор оказания услуг оформляет менеджер, механику приносят только небольшую бумажку с наименованием требуемого к выдаче, которую он возвращает, когда клиент инструмент сдает обратно – идет в офис и получает обратно оплаченный залог.
Обвинение спрашивает об обстоятельствах 30 марта 2017 года, но свидетель отвечает, что к нему приходит много людей. Он помнит только, что у него брали шлифмашинку УШМ Хитачи, которую вернули на следующий день.
Акрам Азимов спрашивает, указываются ли в договоре данные клиента, номер телефона. Свидетель отвечает, что этим занимается менеджер, описать человека, который брал болгарку, он не может. Добавляет, что обычно выдается инструмент без шлифовального диска, клиент сам может приобрести диск по камню или по металлу.
– Можете вспомнить, какого числа и в какое время приходили? – защитница Мартынова.
– Не помню, в договоре это должно быть. Возвратили через день или два.
– У вас эта машинка единственная или еще есть?
– Есть такая же модель, кто еще арендовал – надо смотреть в документах.
– А кто составляет договор? Какие данные заносятся? – Разносчикова.
– Менеджер, там ФИО арендатора, телефон, паспортные данные. Договор я вообще не вижу, по бумажке отгружаю. Остается ли договор на предприятии – я не в курсе.
Свидетель уточняет, что на территории установлены видеокамеры, за их исправность отвечает начальник объекта Степанов. УШМ применяется для разрезания, шлифования, обработки камня и металла толщиной до 10 мм. Можно держать одной рукой. Человек, который брал инструмент, «кажется, был один». Принимая его обратно, свидетель включал машинку, проверяя исправность, никакой пыли не заметил.
Следующей приглашают дать показания менеджера магазина «Домовой» Наталью Валерьевну Лотареву 1976 г. р. Обвинение спрашивает об изъятии камер видеонаблюдения в магазине. Свидетельница рассказывает, что ей дали задание узнать, производились ли покупки с определенной карты и просмотреть видеозаписи.
– Карта была на фамилию Джалилов, он совершил 4 покупки примерно, 3 в марте и 1 в апреле. Расплачивался банковской картой.
Азимов просит свидетельницу описать Джалилова.
– Молодой худощавый человек, в красной куртке с опушкой, шапочка без знаков, всегда с рюкзаком. Покупал беспроводной звонок, элемент питания Дюраселл, салатник, клейкую ленту, шпатели, одеяло, подушку, пакет, вот что помню. Не могу сказать, был ли он общительный, потому что смотрела архивную запись с камер.
Сагитов уточняет, для чего используется беспроводной звонок, из чего он состоит.
– Там блок для батареек, провода и кнопка, которая вешается на лестнице.
Обвинение просит исследовать показания женщины для устранения противоречий.
– А в чем противоречие? – интересуется судья.
– Количество чеков, которое называет свидетельница, их было три. Протокол допроса от 14 апреля… Имеются записи камер видеонаблюдения, данные карты, три кассовых чека…
Свидетельница подтверждается ранее данные показания.
Следующей приглашают коллегу механика – менеджера ООО «Лазерные инструменты» Олесю Михнюк 1989 г. р. Она рассказывает о своих должностных обязанностях, процедуре оформления клиентского договора, подтверждает использование яндекс-телефонии.
– Помню, что мужчина с фамилией Джалилов брал болгарку, у него был паспорт без регистрации. Я подняла из-за этого залоговую сумму до стоимости инструмента.
На большинство уточняющих вопросов защиты свидетельница отвечает, что сейчас не помнит (показывали ли фотографию для опознания, по какому телефону заранее звонил). Приходил днем, один, оплачивал наличными.
– Ничего подозрительного не заметила. Молчаливый, но в наше время это не необычность. Брал инструмент один раз, для чего – не спрашивала.
Обвинение просит исследовать показания свидетельницы в связи с противоречиями.
– Что-то помнила тогда, сейчас уже не может сказать, – уточняет гособвинительница, в чем именно противоречия, – и про передвижение говорила. Допрошена 6 апреля 2017 года. 29 марта в 18.52 позвонил клиент, Акбаржон Джалилов. Так как было нерабочее время, ему не ответили. 30 апреля в 12.20 он приехал на такси, оплатил полный залог инструмента.
– А по каким признакам вы его вспомнили? – спрашивает Разносчикова.
– Не могу сейчас ответить, не помню, – девушка не помнит, были ли очки, предъявлялось ли ей фото для идентификации Джалилова.
Девушка подтверждает данные ранее показания, рассказывает, что после 2017 года в офисе произошла перестановка, и раньше был больше обзор улицы.
Суд снимает еще один вопрос Разносчиковой, уверена ли свидетельница, что человек, который брал инструмент, и человек на предъявленном фото – один и тот же.
Следующий свидетель – Сергей Евгеньевич Павлов, арендодатель квартиры на Гражданском проспекте. Сдавал жилье по объявлению в интернете.
– Сначала позвонил по телефону жены, который был указан, представился как Али, потому что имя было сложное. Сдавали примерно за 20 тысяч, он согласился.
Свидетель приходил к квартиросъемщику единожды. Все было чисто, ничего постороннего, молодой человек рассказывал, что работает в автосервисе. Ничего необычного не было, соседи не жаловались, общались в основном по телефону. В начале апреля Джалилов должен был оплачивать аренду.
Абрал Азимов спрашивает, как долго у свидетеля собирались снимать квартиру – тот отвечает, что Джалилов планировал жить там в течение года.
– Вас предупреждал жилец, что съезжает? Что-то было обработано хлоркой в квартире? Что-то постороннее вы заметили, вещи, запахи? – защитница Канцева.
– Были пассатижы, отвертка, одежда, мужская бритва. В моем присутствии, когда он въезжал, у него была маленькая сумка – никто за вещами после случившегося не приходил. Узнал о произошедшем на следующий день после теракта – позвонила жена и сказала, что за ней приезжает ФСБ. Квартиру проверяли в нашем присутствии, составляли опись, изъяли инструменты, чеки, личные вещи. Были ли продукты, не помню.
Мужчина уточняет, что отпечатки в помещении «кажется, снимались», присутствовало всего человек 4-5. Соседей «кажется, не было», понятым был человек из жилконторы. Оперативники открывали квартиру ключом свидетеля, до этого не входили.
Защитница Мартынова спрашивает, какая была договоренность об оплате.
– В первый месяц взял предоплату и сумму за месяц. За апрель примерно в конце месяца должен был заплатить, – уточняет арендодатель.
Отвечая на вопрос Разносчиковой, свидетель рассказывает, что убирался в квартире с женой. Ничего необычного не видел.
– А если бы были какие-то стружки от металла, вы бы их заметили?
– Что за вопрос, – прерывает судья, – отведен, не надо на него отвечать.
– Были ли стружки? – спрашивает Разносчикова.
– Не понимаю, сейчас надо отвечать? – растерянно переспрашивает мужчина.
– Да, сейчас вопрос прямой, – говорит председательствующий.
Стружек свидетель в квартире не видел, уточняет, что оперативники изымали вентиляционную решетку. Отвечая на вопрос Костомарова, говорит, что выглядел Джалилов «обыденно, бритый, то есть без бороды».
– Не обратили внимания, набожный человек или нет?
– Обыкновенный.
– Где вы находились во время обыска, нашли что-то взрывоопасное?
– На лестничной площадке перед квартирой, ничего опасного не нашли.
– А сотрудники с собой что-то заносили? Они расходились по квартире?
– Не обратил внимания. За действиями всех одновременно, наверно, не мог наблюдать.
Обвинение просит исследовать показания для устранения неточностей.
– Допрошен 4 апреля 2017 года… На объявление о сдаче квартиры откликнулся молодой человек, мы приходили к нему один раз, было чисто.
Он казался обычным нормальным парнем, хотя особо и не общались, чем занимался – не спрашивали. Последний раз говорили с ним 31 марта, он позвонил и спросил, когда я приду за деньгами, договорились на 4 апреля.
Свидетель подтверждает оглашенные показания.
Азимов просит гособвинительницу повторить зачитанные номера телефонов. Та зачитывает, и допрос свидетеля заканчивается. Приглашают сотрудника службы контроля метрополитена Александра Александровича Лупкина.
– Я не могу вспомнить время, была камера на «Сенной площади», по которой мы увидели задымление. Оповестили оперативного дежурного, а когда отъехал поезд, поступил сигнал от граждан о произошедшем теракте. Все меры принимались в соответствии с требованиями, прибыли работники МЧС, «скорая помощь»…
Обвинение спрашивает о бесхозном предмете на «Площади Восстания».
– Увидели молодого человека с рюкзаком, было видно, что он оставил сумку и растворился в толпе. Мы сообщили в управление полиции – сейчас это Росгвардия.
– Вам сначала поступило сообщение или вы сначала увидели задымление?
Свидетель сбивчиво рассказывает и начинает резко отвечает гособвинительнице, что спустя два года он уже плохо помнит события. Говорит, что можно посмотреть показания, которые он давал тогда, но представительница прокуратуры просит сначала ответить на ее вопросы, чтобы для оглашения были основания.
– Слушайте вопрос, когда я заканчиваю, начинайте говорить, – реагирует она в очередной раз, когда свидетель, не дослушав, перебивает.
– К нам приходили по поводу подозреваемого, одетого в черную одежду – он садился в вагон, который взорвался. Отследили его передвижение.
– А человека, который оставил устройство на «Площади Восстания»?
– Таких устройств оставляют каждый день по десять штук иногда! Нас работало тогда трое человек, мы уже с ФСБ отслеживали передвижение этого человека.
После вопросов обвинения очередь переходит к подсудимым и защите. Эрматов спрашивает, как был одет человек, оставивший устройство.
– Цвет одежды назвать не могу, он производил впечатление интеллигентного студента.
Затем начинает спрашивать Сагитов, он описывает обстоятельства обнаружения СВУ.
– А вас что, не знакомили с материалами дела? – не дослушав, отвечает с издевкой свидетель (все смеются, включая коллегию судей и слушателей).
Орехова спрашивает про рюкзак, который был у человека, оставившего СВУ, и сумку.
– Он ее, видимо, просто забыл, случайно, потому что переживал за свое деяние, – свидетель возбужденно размахивает руками, отходя от микрофона на тумбе.
Адвокаты пытаются уточнить у мужчины обстоятельства дела, а не мнение, которым он не перестает делиться, и просят не отвечать, что он должен был делать по инструкции и в соответствии с законом. Но свидетель крайне неконкретен.
– Я не буду больше отвечать, – реагирует он на очередное уточнение.
– Свидетель, вы голос не повышайте, – наконец реагирует судья, – никто не требует от вас юридических оценок, рассказывайте, что вы видели.
На все следующие вопросы мужчина отвечает, что не помнит, на станции в момент происшествия он не находился. Защита спрашивает, можно ли пронести в метро запрещенные предметы – свидетель отвечает, что рамками занимается другой человек.
– В какой момент вы пришли к выводу, что в сумке – взрывное устройство? – Костомаров.
– Не буду отвечать, потому что компетенция обнаружения предметов…
– Кто в метрополитене отвечает за обеспечение безопасности при входе?
– Познакомьтесь с законом, служба контроля на метрополитене.
– Кто возглавляет ее, где она находится?
– Начальник Юрий Иванович Иванов, Московская, 28.
Свидетеля отпускают, и уже когда он вышел из зала, одна из защитниц просит уточнить у него слова о том, что оставивший устройство человек возвращался на платформу. Суд не разрешает вернуть свидетеля в зал, и слово предоставляется обвинению.
– Прошу исследовать показания Егора Александровича Потапова без личного участия, который сдавал квартиру на Товарищеском проспекте.
Костомаров просит разрешения подойти к подзащитному, для согласования позиции по ходатайству обвинения суд объявляет небольшой перерыв.
Защита просит принять меры к вызову Потапова, так как он «важный свидетель». Обвинение снимает ходатайства и просит продолжить исследование материалов.
– От подозреваемых получены образцы голоса при помощи диктофона, предложено прочитать текст на русском и узбекском языке… Заключение экспертов института криминалистики ФСБ: признаков монтажа аудиозаписей не установлено, зафиксирована речь Азимова, в ряде записей зафиксирована речь двоих мужчин…
– Я не слышал этого разговора, – говорит Азимов, – я прошу пригласить эксперта для допроса и прошу дать послушать разговор, так как мы его не слышали.
– Голос ваш? – спрашивает Азимова председательствующий.
– Я читал сотрудникам ФСБ уже после теракта…
– Вы со своим адвокатом обсудили? Не согласны с заключением? Голос не ваш, хорошо.
Защитница Карцева говорит о необходимости прослушать запись. Ее поддерживает Костомаров, говоря, что Аброр Азимов не может ответить, не слыша запись.
– Прошу определить дату записи, – говорит Азимов, – я никогда с ним не разговаривал.
– Необходимость эксперта, – дополняет Костомаров, – состоит еще и в важности прояснения специальных терминов, которые звучали в заключении.
– Мы дойдем до этого позже, – отвечает судья.
– Справедливое замечание подсудимого, – начинает говорить гособвинительница, – что он не знает дату записи, но знает, что второй коммуникант – Джалилов, откуда-то знает. Законодательство запрещает подменять экспертное исследование допросом эксперта, поэтому считаю возможным провести комплексную судебно-криминалистическую экспертизу. Зачитанным заключением установлено, что признаков монтажа записи нет, вместе с тем необходимо установить текстовой содержание, полностью разговор, а не с каких слов начали и какими закончили [собеседники]. Поскольку нужны вопросы из разных областей, прошу назначить комплексную экспертизу в институте криминалистики ФСБ.
– Я прошу дать мне сначала послушать, – говорит Азимов.
– Это называется осмотр вещественных доказательств, – отвечает судья.
– Как это может повлиять на выводы? – спрашивает Азимова гособвинительница.
Азимов просит посоветоваться с адвокатом, тем временем суд спрашивает остальных, согласны ли они с назначением экспертизы, хотя «касается она только Азимова».
– Я прошу уточнить комплексность… – защитница Разносчикова.
– Мне нельзя вопросы задавать, – резко отвечает гособвинительница, – полагаю, что вопросы должны быть не только из области лингвистики, но и из других областей.
– Мы не знаем, какая будет экспертиза, не можем решить, – Разносчикова.
– Спорить сейчас не будем, – обрывает судья, – суд удаляется в совещательную комнату.
Через час председательствующий зачитывает определение о назначении экспертизы и спрашивает, сколько сторонам нужно времени для подготовки вопросов.
– До понедельника слишком долго, – отвечает он на просьбу защиты. – Перерыв на час.
В 16.55 заседание возобновляется, гособвинительница просит включить вопрос, высказывали ли разговаривающие намерения об осуществлении террористической деятельности. Затем слово предоставляется защите.
– Какова дата создания аудиозаписи? Возможно ли идентифицировать принадлежность голосов? Является ли речь спонтанной? В каком эмоциональном состоянии находились говорящие? – адвокаты зачитывают свои вопросы для эксперта.
– Оглашение через 40 минут, – объявляет судья.
В постановление председательствующий включает снова только вопросы обвинения: установить дословное содержание записей и смысл разговоров, имеются ли высказывания о намерении к осуществлению террористической деятельности, и если да – кем они высказаны. Заседание объявляется закрытым.
– Мы просили график изменить, – говорит Эрматов.
– Не получится, у нас исключительный случай на следующей неделе, будут заседания 27, 28, 29, 30. На 28 запланирована ВКС с Киргизией, если вообще получится. Прошу не злоупотреблять вас этими вещами, – добавляет судья к замечанию защитницы о занятости в один из дней в другом процессе, – мне сложнее вас собрать, чем вам подстроиться.
