О деле: прокуратура Санкт-Петербурга просит установить факт, имеющий юридическое значение (ст. 264 ГПК) – признать блокаду Ленинграда геноцидом.
Иногда факты не могут быть подтверждены документами по разным причинам: уничтожение, невозможность восстановления и т. п. В таких случаях предусмотрен судебный порядок установления юридических фактов, при этом заявитель обязан указать цель установления факта и доказательства невозможности получения или восстановления документов.
Дело рассматривает Санкт-Петербургский городской суд, судья – Вера Юрьевна Сальникова.
В заседании снова участвуют четыре представителя прокуратуры – все они представляются, вставая с места и отодвигая грузные деревянные стулья, потому ни одного имени расслышать не удается. В качестве заинтересованных лиц участвуют председательница правления общественной организации “Жители блокадного Ленинграда” и директор Государственного мемориального музея обороны и блокады. Последнюю судья спрашивает о наличии высшего юридического образования – у женщины отсутствует – и после этого обсуждает вопрос о возможности допустить ее к участию в деле. Возражений у участников нет, председательствующая разъясняет новой участнице права и обязанности заинтересованного лица.
В зале много слушателей, несколько десятков человек разного возраста, несколько из них в фирменных ветровках с логотипом “Волонтеры Победы”, есть журналисты, несколько видеокамер со штативами – председательствующая оглашает ходатайства об организации видеосъемки ТВ-Новости, Russia Today – возражений ни у кого нет, ходатайства СМИ удовлетворяют. Возобновляя рассмотрение дела, судья напоминает, что перерыв был объявлен после принятия решения об исследовании доказательств и для явки специалистов. Перед допросом явившихся специалистов прокуратура просит приобщить документы, подтверждающие квалификацию специалиста, допрошенного в предыдущем заседании. Обсудив с прокуратурой порядок исследования доказательств, решают сначала допросить специалистов, затем свидетеля, а после этого просмотреть видеоматериалы, приобщенные в предыдущем заседании.
Надежда Юрьевна Черепенина, главный методист ЦГА (Центрального Государственного Архива), несколько десятилетий занимается историей блокады. Рассказывает, что с 1975 года началась “большая работа по наведению справок для награждения медалями за оборону… В 1980-е пошли школьники, для получения льгот требовались данные о награждении и подтверждения факта работы” – архив искал документы, какие школы участвовали в сельхозработах, занимались помощью МПВО (местная противовоздушная оборона)… В конце 1980-х занимались рассекречиванием документов периода войны. Затем готовили публикации в газетах, занимались демографией периода блокады, искали документы в архивах Москвы и Петербурга, касающиеся учета населения. Судья интересуется, в каких именно документах отражена смертность – Черепенина называет документы Центрального статистического управления, который работал на основе документов ЗАГСа, отмечает, что нет документов, связанных с методикой работы – неясно, как именно фиксировали численность людей. Отмечает документы, связанные с выдачей карточек, материалы Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинённого ими ущерба – комиссия дает наибольшую “цифру”, но поскольку она начала работать только в мае 1943 года, данные неполные.
– Прежде всего комиссия опиралась на документы ЗАГСа, а они неполные. Уже после войны восстанавливались акты, люди возвращались… Неясен вопрос с гибелью эвакуированных. На Ладоге были сильные бомбёжки, как учитывать гибель этих людей? Недавно смотрела данные Северо-западного речного пароходства, вот, написано, потопили пароход, на нем было 300 человек, большую часть удалось спасти – а какую часть? Еще важна территория – при подходе к Ладоге уже не город… Военная статистика учитывает только санитарные потери и окончательные… Есть такое понятие “Ленинградский след” – все города, я видела в отчетах НКВД – где проходили эвакуированные, там резко возрастала смертность. В Вологде, на Алтае, приезжали уже больные люди.
Прокурор спрашивает, какова официальная статистика по данным Чрезвычайной комиссии – Черепенина отвечает: “642 тысячи, включая пригороды”. Обращает внимание, что с тех пор изменились границы города.
– Существуют ли иные документы, дополнительные свидетельства гибели граждан Ленинграда в период блокады?
– Самая большая цифра по документам треста похоронного дела – миллион жертв.
– Правильно ли я понял из вашего рассказа, что методы на сегодняшний день говорят, что цифра 642 тысячи занижена?
– Это официальный документ, принятый советской исторической наукой, и любые попытки изменить в большую сторону встречали сопротивление. Главлит запрещал публиковать более высокие цифры. Свободное обсуждение этой темы появилось в 1990-е. Можно предполагать, что далеко не все учитывалось.
Судья спрашивает, ведутся ли сейчас исследования, направленные на максимально полный анализ численности погибших – Черепенина отмечает, что нет, сама она занимается этой темой из интереса, не рассекречены еще документы Наркомата здравоохранения. Демографией периода войны практически никто не занимается.
– Вот я читала. 1942 год, бывшие красноармейцы пишут на эвакопункте – вот по каким учетам они пошли, города или военкомата? Мы очень мало знаем о повседневной жизни, издали в прошлом году альбом повседневных документов, сколько стоили 125 грамм хлеба, какая была квартплата, я уже не говорю о количестве смертей административно высланных, как шел учет – никто не знает.
Перед допросом следующего специалиста прокурор просит высказаться по озвученным Черепининой данным. Обращает внимание, что разные специалисты называют разные цифры погибших от 600 тысяч до 2 миллионов человек. Озвучивает данные по количеству эвакуированных и умерших среди них – от 30 до 40 %. Минимальный процент смертности – 25 процентов… “Есть еще понятие «отсроченный эффект блокады»”. На этих словах включается еще один прокурор и говорит о влиянии блокады на жизнь и здоровье блокадников и их потомков: “Мы должны учитывать как жертв тоже”. Он, в свою очередь, перечисляет заболевания, которые развивались у людей в результате голода: “Подростки умирали достоверно раньше, чем их сверстники, не жившие в блокадном Ленинграде. У детей и внуков чаще нарушалась работа эндокринной системы… Жертвами мы должны считать не только погибших в результате голода, обстрелов и бомбежек, но и тех, на чьем здоровье отразились условия блокадного города”.
Следующим для допроса приглашают директора военного музея Карельского перешейка Баира Климентьевича Иринчеева. Основная деятельность музея – освещение военных действий, роли женщин в защите отечества. Суду представлен изданный музеем сборник авторства специалиста с данными артобстрелов и авианалетов – “Железный дождь над Ленинградом. Авианалёты и артобстрелы в документах МПВО НКВД и воспоминаниях очевидцев и фотографиях 1941-1944”. Председательствующая спрашивает о “закономерностях” в налетах на Ленинград – Иринчеев отмечает, что на данный момент не удалось обнаружить боевые документы частей люфтваффе, которые помогли бы ответить на этот вопрос. Он рассказывает о разрушениях в городе: незначительно – Горвод (современный Водоканал), центральные улицы (Пестеля, Моховая, Фурштадтская, Блохина).
– Первый обстрел был по улице ныне Блохина, это не военные объекты, снаряды падали по всему городу. В 1943, создаётся впечатление, что они специально били по жилой застройке, по центру города…
– В тех районах, где были промышленные предприятия, прослеживалась вами упорядоченность в налетах и обстрелах? Вам удалось установить, что целью было выведение из строя системы водоснабжения? – спрашивает судья.
– Это гипотеза, нужно найти приказ об уничтожении, чтобы это утверждать… В городе было заводов больше, чем сейчас. Во время первого налета 8 сентября были сброшены только зажигательные бомбы, которые имели целью создать пожары в городе, в сводках видно, что после 8 сентября возникло около 200 пожаров – нужно сказать спасибо пожарным и населению, которое было обучено тушить. Самые крупные разрушения связаны с жилыми домами.
– Как вам представляется, что приоритетной целью было, разрушение жилого массива, воздействие на население или разрушение промышленности, или в равной степени они преследовались?
– К сожалению, конкретных приказов пока не обнаружено, но в целом – терроризирование население и промышленность.
Судья листает музейный сборник, находит одну из финских пропагандистских листовок, зачитывает текст с призывом переходить на сторону финнов, спрашивает, откуда этот документ. Иринчеев отвечает, что музей выкупил его на интернет-аукционе в Финляндии, в музее самая большая коллекция пропагандистских листовок во всей России.
– Вы дали пояснения, что бомбились объекты жизнеобеспечения, промышленного назначения. А какая структурированность в налётах была? Позволяет изучение отчётов говорить, что налеты были направлены на создание определенных суровых условий?
– Любые бомбежки и обстрелы утяжеляют жизнь, было порядка 200 бомб в районе бадаевских складов, склад пакли в районе Сортировочной, коксовый комбинат в порту. Без приказов на уничтожение тех или иных объектов мы не можем утверждать, что именно хотели разрушить, но видно, что бомбили все районы, Центральный и Петроградский особенно.
– Вы сказали, что к 1943 году стали обстреливать в основном центр, с чем это было связано?
– Очевидно, с задачей парализовать жизнь города, останавливался общественный транспорт, передвижение было невозможно, это терроризирование населения, срыв городских мероприятий, срыв празднований, были попадания в трамваи, в остановки, большие человеческие жертвы и повреждения контактной сети, людям приходилось добираться пешком. Несмотря на близость поражения большие обстрелы зафиксированы за месяц до снятия блокады.
– С чем это связано?
– Отомстить, нанести ущерб. – Иринчеев перечисляет пострадавшие от обстрелов объекты здравоохранения и культуры.
– А что лежало в основе принятия решения составления сборника анализа артобстрелов и авианалётов, какова цель сборника по этому направлению?
– Город отреставрирован, о масштабах повреждений жители и гости города не имеют представления. “У вас весь центр целый стоит, значит, немцы не бомбили”, – говорят. Три месяца городских сводок у нас даны подробно, все остальные месяцы конспективно. Цель – показать масштабы разрушений, продолжительность, в народной памяти отложились только пожары бадаевских складов. После 8 сентября три месяца нацисты продолжали бомбить, завершились эти налеты только в начале декабря. Привожу свидетельства ленинградцев, тревога могла объявляться пять раз за ночь, приходилось спускаться, люди находились в постоянном психологическом напряжении. Голод как главная причина смерти вытеснил авианалёты и бомбардировки.
После допроса специалиста прокурор снова хочет прокомментировать показания, обращает внимание на сводки о бомбежках и обстрелах, нанесенный ущерб: “На Бадаевских складах огнем уничтожено продуктов и ценностей на сумму более 31 миллиона”.
Затем в зал приглашают свидетельницу Надежду Ивановну, перед началом допроса судья уточняет, не хочет ли свидетельница давать показания сидя – та отказывается.
Надежда Ивановна рассказывает, что была эвакуирована со школой в Валдай, откуда они бежали, подверглись бомбежке по дороге. В Ленинград вернулись в августе 1941-го, жила с родителями, эвакуирована из города в апреле 1942-го, вернулась в 1944. Помнит, что в школе дежурили группами по 6 часов, охраняли школу, сбрасывали “зажигалки”, разносили повестки из военкомата. Осенью была ответственной за бомбоубежище, жили на карточки, “главное, что осталось в памяти – теплая водичка, которой питались”. В 1942 семью вывезли в Вологодскую область, там Надежда Ивановна работала в колхозе. Бомбежки были часто. За водой ходила на Неву напротив Академии художеств, водопровод, канализация не работали. В коммунальной квартире, где жила свидетельница, из 30 жильцов от голода умерли 6 человек. Эвакуировали через Ладогу на машинах, во время эвакуации были обстрелы.
– Снаряды цели достигали? Были погибшие?
– Иначе не может быть.
– Вы видели, были очевидцем событий?
– Как же.
Прокурор спрашивает свидетельницу, доводилось ли ей видеть умерших от дистрофии или иных заболеваний – в ответ Надежда Ивановна говорит, что, конечно, все блокадники приобрели заболевания, вспоминает об отце, начинает плакать. Судья спрашивает, нормально ли свидетельница себя чувствует, допрос заканчивают.
Затем на экранах, развернутых в зал и к участникам процесса, демонстрируют 6 смонтированных видеофайлов с нарезкой блокадной хроники, подготовленных Федеральным архивным агентством. После просмотра прокурор говорит о кадрах, “подтверждающих разрушение инфраструктуры, жилых домов – не менее важен культурный геноцид, когда разрушали культурные учреждения, и самое вопиющие – смерти граждан, это в очередной раз подтверждает выводы, которые мы сделали в исковом заявлении”. Директорка музея просит вызвать для допроса в качестве специалиста Л. П. Хорошенину, проводившую исследования отсроченного влияния блокады.
Прокуратура просит допросить в следующем заседании доцента СПбГУ Юрия Николаевича Гузова, участвовавшего в подготовке заключения о нанесенном городу ущербе, Надежду Николаевну Ефремову, старшую научную сотрудницу музея городской скульптуры – “она может пояснить разрушения объектов культуры”, кандидата исторических наук Егора Николаевича Яковлева – “может дополнить информацию о планировании уничтожения Ленинграда”. Возражений к вызову и допросу специалистов нет, прокуратура готова оказать содействие в извещении для явки.
Суд откладывает заседание после удовлетворения ходатайства прокуратуры.
