О деле: Дмитрия Могилевского обвиняют в получении взяток в Психоневрологическом интернате № 9.
Дело рассматривает Красносельский районный суд Санкт-Петербурга, судья – Антон Николаевич Уланов.
Стороны присутствуют в обычном составе: Могилевский, его защитники (Сафронов, Скурту, Зайцева), гособвинитель Малыгин.
Суд докладывает, что в очередной раз не явился «товарищ такой» свидетель Никитин, извещавшийся по всем известным адресам и номерам. Гособвинитель заявляет ходатайство об оглашении его показаний. С согласия стороны защиты суд удовлетворяет ходатайство.
Гособвинитель оглашает протокол допроса Никитина от 20.11.2019 г.
Является учредителем и гендиректором ООО «Альянс-Трейд» и «Альфа-Сервис». В 2016 г. через знакомых познакомился со Ждановым Андреем и его супругой Ждановой Марией, с которыми у него сложились деловые отношения. От Марии стало известно, что она занимается поставками лечебного питания в медицинские учреждения. В 2016 г. Жданов попросил его закупить компанией «Альянс-Трейд» белковое питание и поставить его в ПНИ-9. Свидетель сказал, что не против этого, если вопросами закупки Жданов будет заниматься самостоятельно. В итоге в первый раз закупка белкового питания производилась у иностранного производителя через компанию-дистрибьютора. Вопросами согласования объемов и стоимости белкового питания занимался Андрей. При первой поставке свидетель приезжал в ПНИ-9 и общался с женщиной-руководителем. В итоге возникли сложности в том, что в ПНИ-9 требовали предоставления товарно-кассовых чеков за белковое питание, а свидетель этого сделать не мог по причине отсутствия кассового аппарата у его юрлиц, которые осуществляли свою деятельность только путем безналичного расчета.
В 2016 г. после первой поставки в ПНИ-9 по просьбе Жданова заключил контракт на приобретение белкового питания с компанией «Инфаприм». После чего Жданов сам начал вести переписку с «Инфаприм» до заключения указанного контракта, который в итоге и был заключен. В 2016-2017 гг. «Альянс-Трейд» закупало несколько видов белкового питания у «Инфаприм». Всеми вопросами занимался Андрей, свидетель лишь подписывал товарные накладные и иные первичные документы, а также осуществлял со счета компании оплату указанных поставок. Лично в ПНИ-9 более не приезжал. По просьбе Жданова заранее указывал белковое питание в адрес иного юрлица, которое в свою очередь поставило его с товарно-кассовыми чеками в ПНИ-9. С представителями компании, которые закупали белковое питание у «Альянс-Трейд» и поставляли его с предоставлением товарно-кассовых чеков, общался Андрей. Сам свидетель не встречался с представителями того юрлица, в адрес которого было поставлено белковое питание, также не был знаком ни с кем из ПНИ-9. Не помнит, поступали ли ему на счет денежные средства за поставки. Не знает, по какой цене белковое питание поставлялось в ПНИ-9. С уверенностью может сказать, что все налоговые отчисления с деятельности «Альянс-Трейд» в 2016-2017 гг. выплачены.
В середине 2017 г. свидетель сказал Жданову, что больше не хочет, чтобы «Альянс-трейд» закупало белковое питание у «Инфаприм». Жданов согласился, после чего закупки прекратились.
По предложению гособвинителя суд переходит к допросу Могилевского.
Суд: Готовы давать показания?
Могилевский: Конечно, ваша честь!.. Я заранее прошу прощения, если где-то в моих показаниях будет патологическая обстоятельность, ну, просто дело такое объемное, сложное. Это не чтобы я затянул процесс, а чтобы у слушателей сложилась наиболее полная картина.
Могилевский дает показания по обстоятельствам дела, решив начать с эпизода по ст. 115 УК.
Начиная с марта 2019 г. у него с женой Полевой в силу 13 совместно прожитых лет произошло охлаждение отношений. Также виной этому служило то, что с 2019 г. ПНИ-9 находился под пристальным вниманием Следственного комитета.
Было возбуждено 2 уголовных дела в отношении неустановленных лиц по статье ч. 3 ст. 293 и ст. 109 УК РФ. Могилевский постоянно находился на работе, его дергали, была нервная обстановка. Он неоднократно предлагал пройти курс семейной психотерапии, попытаться как-то восстановить отношения. Где-то к апрелю у него с женой сложились уже совсем неприязненные отношения, Могилевский оставил ей автомобиль, дом, где они проживали вместе с дочерью, снял себе квартиру. На тот момент встречался с девушкой и они приняли решение жить совместно. Продолжал оказывать жене и ребенку материальную поддержку. Где-то в начале мая 2019 г. Полевая узнала об их связи.
Его мать просила, чтобы он не устраивал никаких разборок, планировала прилететь в июне, забрать его дочку и улететь с ней на отдых в Грецию. Сказала: «Давай сделаем так, мы летим спокойно с дочерью в Грецию, а вы уже тогда решайте свои вопросы, как взрослые люди, как вы считаете возможным».
Накануне 19.06.2019 у него с Полевой состоялся разговор длительностью примерно 1-1,5 часа. Не знал, что Полевая его записывала, но поясняет, что когда она давала показания, то представила и суду, и следствию лишь часть разговора. Могилевский неоднократно заявлял, что данный фрагмент разговора, именуемый в уголовном деле как «угроза», вырван из контекста. В первой части разговора он призывает ее нормально решить вопросы и соглашается оставить ей имущество, она этот фрагмент тоже скопировала и представляет его в других судах, когда дело касается раздела имущества и ей выгодно сказать: «Вот видите, у меня есть запись этого разговора, в котором бывший муж предлагает все имущество отдать мне». У стороны защиты имеется стенограмма и полная аудиозапись разговора. У Могилевского не было никаких мыслей запугивать, у них был абсолютно нормальный разговор, но по мере того, как он предлагал оставить все, ее требования все росли и росли. Возможно, к концу разговора она его «поддовела» и он сказал, что будет действовать не с позиции силы, а гражданского права, и желает получить общение с дочерью, потому что говорили, что лишат его дочери.
В ночь с 20 на 21 июня 2019 г. Могилевский встретил маму, после чего повез ее домой. Пока доехали, было где-то начало часа ночи. Полевая открыла дверь и пригласила их в кухню. Он взял у мамы чемодан и прошел туда вместе с ней, после чего Полевая закрыла за ними дверь на ключ. Первым делом они себя ощутили практически в ловушке. В кухне также находилась теща. Могилевский был ошарашен, поскольку его никто не поставил в известность о ее приезде, и она стояла в углу, как гром среди ясного неба. Могилевский подошел и выдернул шнур телевизора из сети. «Полевая в это время пыталась, я не говорю, что она себя вела агрессивно, но она постоянно сближала дистанцию, пыталась меня провоцировать своим поведением». На аудиозаписи из материалов дела слышно, что он просил ее отойти, но она продолжала пытаться сократить дистанцию. Он действительно попытался отпихнуть ее от себя, возможно, это было воспринято как удар. Его масса тела была где-то 110 кг, и если бы это действительно был удар, то были бы более тяжелые последствия. После этого он внезапно испытал острую боль в левой половине лица, ослеп на один глаз – как оказалось позже, теща ногтями вцепилась ему в лицо. Разорвала ему лицо, повредила глаз левый, фотографии повреждений есть в материалах дела. Возможно, он инстинктивно, отбиваясь рукой, мог попасть в Полевую, но никаких целенаправленных ударов в ее адрес не наносил. Они прожили с Полевой 13 лет, и она в материалах дела говорит, что за эти годы он ни разу не поднимал на нее руку, не оскорблял, ничего. «Редко у людей, которые живут 13 лет, на 13-ом году съезжает крыша, я достаточно такой человек, что могу держать в себе эмоции».
Дальше произошла следующая история: в него вцепилась теща и Полевая, мама пыталась всех разнять, это все идет клубком, как в мультфильме про Маугли, где бандерлоги напали на медведя Балу. Она спотыкалась, падала, он спотыкался, падал. Дальше: у него разорвано лицо, течет кровь, глазом ничего не видно, мама пытается сказать, что ему надо умыться, а он не может выйти из комнаты, потому что она закрыта. Относительно доводов Полевой, что он наносил ей удары связкой ключей: если бы она у него была, ему бы не пришлось выбивать дверь, чтобы выйти из этой ловушки. Могилевский ногой выбил дверь и пошел умываться в ванную, Полевая пошла за ним, пыталась опять провоцировать на какие-то действия. После этого Могилевский сел в машину и уехал по адресу своего тогдашнего проживания. Посчитал на тот момент, что не по-мужски обращаться в травмпункт с царапиной лица, засыпал все это банеоцином, попросил свою девушку сфотографировать. Следы от шрамов сохранились до сих пор, обращался к следователю с ходатайством о возбуждении уголовного дела по 116 УК.
24.06.2019 г. Могилевский был поблизости от станции метро «Проспект большевиков» и увидел Полевую за рулем автомобиля. Как доктор, усомнился, что человек с ЗЧМТ и сотрясением мозга может спустя 2 дня управлять машиной. Полевой предлагалось пройти экспертизу в бюро судебной экспертизы, но она отказалась и в то же время обратилась за независимой экспертизой к людям, с которыми у Могилевского в силу наличия бизнес-отношений сложились неприязненные отношения. Продолжительное время он являлся соучредителем медицинской компании «Приоритет». Когда начались разногласия с другими учредителями, он продал свою долю в бизнесе конкурентам. Удивился, когда увидел, что на ряде документов, представленных на экспертизу, в качестве врача-эксперта, проводившего рентгенологическое и иные исследования, водившего Полевую за ручку, указана фамилия одного из соучредителей «Приоритета».
Когда была первая очная ставка с Полевой, он принес ей свои извинения, предложил оплатить ее исковые требования, но она отказалась. Примириться второй раз он пытался при рассмотрении дела судьей Анискиной, но также безрезультатно. Всячески был готов загладить вину, Полевая ему не пошла навстречу. При этом все его имущество, невзирая на запрет суда, передано на хранение Полевой и активно эксплуатируется ею, поэтому она заинтересована, чтобы он как можно дольше находился в местах, подобных СИЗО.
Могилевский: Я не отрицаю, что это событие имело место, что там был я, но я еще раз говорю, у меня ни внезапного умысла не возникло, ни какого-то умысла не было ей причинить боль либо вступить с ней в конфликт, тем более, поверьте, у меня специфическое воспитание родителей-врачей, и в присутствии мамы, которую я люблю и уважаю, устраивать нечто подобное для меня как бы крайне неприятно… Мне было очень непонятно, почему же был такой серьезный интерес со стороны Следственного комитета, чтобы эту 115-ую вынести на всеобщее обозрение, сделать из меня домашнего тирана, ну, и вообще редиску, нехорошего человека.
Скурту: Вы все подробно рассказали, но из вашего рассказа не очень понятно – вы вину-то признаете по 115-ой?
Могилевский: Нет, не признаю.
Скурту: В обвинительном заключении указано – «нанес не менее 2 ударов руками, согнутыми в кулаке, в область головы». Вы 2 удара руками, согнутыми в кулаке, в область головы наносили?
Могилевский: Не наносил, это было отталкивание.
Скурту: «…После чего в реализацию преступного умысла взял в одну из рук связку металлических ключей и, зажав ее в кулак, нанес кулаком и ключами не менее одного удара по верхним и нижним конечностям Полевой».
Могилевский: Не было.
Скурту: Вы объясняете полученные Полевой повреждения тем, что вы ее оттолкнули, не имея умысла на причинение легкого вреда здоровью, а она их получила от удара об металлические двери?
Могилевский: Да, когда они на меня навалились с тещей, там началась эта куча мала, т. е. мы там были все синие практически, потому что периодически, все облицовано керамогранитом, 3 железных двери с металлическими уголками, т. е. наталкивались на стенки.
Скурту: Вы говорите, что если и был этот вред, то он был причинен по неосторожности?
Могилевский: По неосторожности, абсолютно верно.
***
Сафронов: В период вашего проживания с супругой она принимала, как я понимаю, немножко она нервная, какие-нибудь седативные лекарства, или там снотворное?
Могилевский: Она принимала ноотроп с транквилизирующим действием, который я ей рекомендовал – фенибут. Он снимает напряжение, успокаивает человека.
Cафронов: Употребляла ли ваша супруга алкогольные напитки?
Могилевский: Употребляла умеренно достаточно, по праздникам, но я думаю, что поскольку накануне приехала моя бывшая теща, имели место какие-то совместные посиделки в виде отмечания приезда и разработки плана, как меня уничтожить.
Сафронов: В тот день? Может, запах какой-то от нее был?
Могилевский: Не могу сказать, поскольку находился в сильно стрессовом таком состоянии, не почуял.
***
Гособвинитель: Из вашего рассказа, я так понял, вы один раз оттолкнули Полевую только?
Могилевский: Я оттолкнул открытой рукой, ни в коем случае не кулаком, в область, наверное, правого плеча.
Гособвинитель: Вы видели, как она получала телесные повреждения?
Могилевский: Слушайте, вот я могу сказать, что когда по ногам — это было об диван, короче говоря, непосредственно, а когда она ударилась головой, вы извините, был очень четкий звук удара о металлическую алюминиевую дверь.
Гособвинитель: Так, а удар в область головы, он был один?
Могилевский: Такой крупный — да, все остальное получилось в результате потертостей… ну т. е. знаете, как вот… борьба была. Т. е. не было таких серьезных ударов, была некая борьба по типу свалки.
Вопросы по 115-ой заканчиваются, Могилевский переходит к показаниям относительно эпизода обвинения по 286 УК.
На протяжении 2019 г. ПНИ-9 подвергался проверкам в связи с возбуждением уголовных дел по ч. 3 ст. 293 (Халатность) и ст. 109 УК РФ (Причинение смерти по неосторожности). «У нас проверяют массу дел, затребуют большой объем информации, у нас в среднем уходило на проверку 10-15 историй болезней в день». Задачей Могилевского, как начмеда, был контроль за организацией медицинской деятельности в учреждении и правильным ведением и оформлением историй болезней.
Это было 18.10.2019 г., приехал на работу к 9 часам утра. Дежурным врачом была Власова, она пришла и сказала, что есть проблемы на отделении, затемпературил больной Смирнов. Могилевский спросил: «Почему не переводите [госпитализируете]?» Власова ответила, что его не с чем переводить. Могилевский вызвал замещающего врача и спросил, чего там со Смирновым происходит, но тот его также уверил, что Смирнов не нуждается в госпитализации. При разговоре присутствовал свидетель.
Обстановка в учреждении была нервозная, между врачами периодически возникали межличностные конфликты. Совещание, которое Могилевский решил провести в тот день, было посвящено не Смирнову, а правилам ведения медицинской документации и разработке алгоритма, чтобы не возникали ошибки и врачи не собачились между собой. Он понимал, что истории болезней проверяются, поэтому надо было врачей проверить и научить, чтобы к историям не возникли вопросы. Вопросы были следующего характера – врачи все делали, т. е. назначали противопролежневое лечение, УФО, но записей об этом не было. Смирнова совещание касалось лишь в той части, что Могилевский говорил: «А чего вы его не госпитализируете, давайте вы возьмете его и госпитализируете».
Сам Могилевский больного не видел и узнал о его состоянии только со слов врачей на совещании. 3 врача дали противоречивые сведения о том, какие у него пролежни: гнойные, гнойные некротические или черные под коркой. Из-за этого было не разобраться, Могилевский почему-то запомнил, что они черные под коркой, а по правилам хирургии, согласно показаниям специалиста Сингаевского, данный вид пролежней не подлежит срочному хирургическому лечению и не является основанием для госпитализации. Помимо претензий к врачу-неврологу, что он поздно осмотрел Смирнова, основное недовольство Могилевского работой врачей заключалось в том, что возникали типичные ошибки: когда ситуация становится наиболее тяжелой, тогда уже к нему приходят врачи, прося помочь и подсказать. Могилевский говорил им, что не является надсмотрщиком, готов помочь, скоординировать, но выполнение работы врачей не входит в его компетенцию.
Могилевский спрашивал: «Где запись?» и говорил, что если они делают историю болезни, то в ней должен быть отражен лечебно-диагностический минимум – назначен врач-хирург и прочее. Когда Могилевский говорил: «Вы хотя бы хирурга назначьте» – он имел в виду, что нужно хотя бы запись сделать, чтобы этого хирурга позвали, потому что «они где-то витали в высоких областях хирургической медицины или непонятно где», поскольку была пятница, конец рабочего дня. Действительно, когда Власова договорилась с врачом-хирургом территориальной поликлиники, этот разговор был при Могилевском: «Мы щас поедем, договоримся, ты нас примешь». Он успокоился и узнал, что сделана запись задним числом спустя какое-то время, спросил, зачем они это сделали. «Ну, она так написала». Не в компетенции Могилевского было вырывать эту страницу и переписывать, но никто не заставлял делать запись задним числом, никто не заставлял фальсифицировать состояние больного.
По пятницам в ПНИ-9 остаются дежурные врачи, которые видят состояние каждого больного, осматривают их на отделениях и делают записи. При этом до момента следующей пятницы, когда дежурный врач Устинов диагностировал у Смирнова пневмонию, его не госпитализировали. В силу должностных инструкций контроль за состоянием больного полностью лежит на заведующем отделением – лечащем враче, в обязанности Могилевского это не входит, за госпитализацию и внесение записей он не отвечает. Никогда за время работы с 2016 по 2017 гг. он не дал ни одной санкции либо отказа в госпитализации, хоть это и указано в его должностной инструкции. Госпитализировали – и госпитализировали, Могилевского волновало только то, что если они так хорошо все делают, то какого черта у них стерильная история болезни, почему ничего не вписывают.
21.10.2019 г. вернулась из отпуска заведующая отделением Смирнова-Петрова, Могилевский ей сказал: «Лиз, у тебя такая ситуация, недоработки на отделении, ты должна сделать вот это, вот это, усиль контроль там и там, что будешь делать со Смирновым?» Петрова заверила, что они его вытащат, все будет нормально.
«Больной Смирнов, об этом говорила Петрова, он у нас уже проходил такую историю: нам вернули больного в плохом состоянии, мы его выходили, все получилось хорошо, отправили его в Кащенко — там его опять подугробили». Да, это сложные больные, для ПНИ-9 это постоянно возникающие ситуации. По сути ПНИ — это тот же самый хоспис, но только для людей, страдающих психическими отклонениями в когнитивной либо ментальной сфере. Врач-невролог Баранов, производивший осмотр Смирнова, сделал запись, что больной не испытывает болевого синдрома. У Могилевского картина перед глазами была благостная: больным занимаются, его смотрят, с ним все хорошо, уход он получает в полном объеме. До 18.10.2019 г. ему никто об этом не докладывал, и если б он не провел это совещание и не предпринял бы действия по обучению врачей, то у него и статьи бы этой не было.
Адвокаты задают вопросы подзащитному:
Скурту: Вы признаете вину в предъявленном вам обвинении?
Могилевский: Вообще, вот вообще.
Скурту: Не признаете… Входит ли в ваши полномочия инициация и санкционирование госпитализации больных?
Могилевский: У меня в должностной инструкции есть такая запись, но она формальная, поскольку в должностной инструкции врача-специалиста, заведующего отделением написано, что он несет прямую ответственность за состояние здоровья вверенного ему пациента, предпринимает все меры, госпитализирует его и все прочее.
Скурту: Давали ли вы указания Арасланову, Карамышевой, Харину, Власовой и Баранову не производить госпитализацию Смирнова в стационар?
Могилевский: Не давал, и все указанные люди сказали, что они такую рекомендацию не получали.
Скурту: Давали ли вы указание внести ложные сведения об осмотре и консультации хирургом в больничную карту Смирнова?
Могилевский: Я дал указание организовать консультацию данного больного у профильного специалиста — врача-хирурга, больше ничего. Я не просил ни об этой дате, я до сих пор не понимаю, как у них получилась такая история, что они еще взяли зачем-то, сделали задним числом.
Скурту: На тот момент, когда вы узнали о больном 18.10.2019 г., правильно ли я поняла, что госпитализация, со слов лечащих врачей, не требовалась?
Могилевский: Не требовалась.
Скурту: Вы, как врач, как оцениваете, имеется ли причинно-следственная связь нахождения Смирнова в вашем ПНИ до определенного времени и его смертью в больнице, куда его госпитализировали?
Могилевский: Я знаю выводы трех экспертиз, в которых причинно-следственная связь не усматривается. Там мероприятия-то все на отделении делались, и я могу сказать, что если бы не пневмония, то я бы его даже не переводил бы. Я на 99 % уверен, что Смирнов уже раз был в таком состоянии, и мы его выходили. Я считаю, что у нас уходные мероприятия гораздо лучше, чем в 15-й больнице. Когда у нас такие больные попадают в другие учреждения, они находились там в несколько плачевном состоянии, поскольку, не дай бог вам попасть в российскую больницу, там уходные мероприятия, поверьте мне, весьма своеобразные. Поэтому я вам говорю, что если бы не пневмония, то мы бы Смирнова выходили самостоятельно.
***
Сафронов: Входил ли в ваши полномочия осмотр любых больных в вашем заведении?
Могилевский: Нет, не входил.
Сафронов: Находится ли в прямой причинно-следственной связи внесение какой-либо фиктивной записи в историю болезни со смертью Смирнова через полтора месяца в другой больнице?
Могилевский: Нет, не находится. Смерть — это высшее состояние, неподвластное человеку.
***
Гособвинитель задаёт вопросы.
Могилевский: У нас к тому моменту врач Пилипенко была закреплена за нашим интернатом, и она обязана была по территориальному принципу приехать, как к любому другому проживающему на территории района и посмотреть данного больного. То, что она не захотела, не смогла, ну, это, честно говоря, не мои проблемы.
Гособвинитель: А ее вызывали?
Могилевский: Ей позвонили, предложили. Я говорю: «Есть машина», там Арасланов говорит: «Давайте я съезжу, привезу». Там всего-то нужно было посмотреть, сделать запись: «Лечим так, госпитализируем». Все, мне только это от нее требовалось… На таком совещании, где присутствует черт знает сколько людей, какие-то криминально-конспирологические моменты не решаются.
***
Гособвинитель: Вы сказали, что выводы врачей были противоречивые – один тип этих пролежней не требовал госпитализации, а другие типы?
Могилевский: А другие типы требовали. Если вы ведете к этому, то, наверное, моя вина, ну, просто я в силу загруженности должен был пойти и посмотреть сам. Я посчитал проще – вызовите врача-специалиста с дипломом, и пускай он на себя берет ответственность. Зачем мне на себя брать ответственность, я врач-психиатр. Посылать, написав диагноз от балды, было бы невозможно, ну, это было бы не комильфо по отношению к другим врачам. Если бы мы отправили с неправильным диагнозом, то получили бы дефект диагностирования. Нам просто бы пришла бумага: «Вы чего тут, обалдели, поставили несуществующий диагноз».
Гособвинитель: А какие от этого последствия были бы?
Могилевский: Если мы делаем неправильный диагноз, врачебная комиссия проводится, данный врач доказывает, почему он поставил такой диагноз.
Гособвинитель: И не более?
Могилевский: Я думаю, что нет.
***
Могилевский: …В этом состоянии виноват ряд врачей, которые присутствуют на этом совещании. Я высказываю претензии врачу Баранову, который смог посмотреть больного только спустя 10 суток, хотя был обязан посмотреть в течение 2 первых. Я об этом говорю на совещании – «Почему у вас так происходит, вы там что, чай пьете, почему вы не смотрите своевременно?» У меня, прошу прощения, есть предположение, что многие люди, которые врали в тех показаниях у вас там в уголовном деле, а здесь говорили правду, очень сильно боялись ответственности за то, что сделали они.
Гособвинитель: Итого, дефект оказания медпомощи в чем был?
Могилевский: Я считаю, что дефект медицинской помощи был в несвоевременном осмотре больного и несвоевременном назначении профильного специалиста. А также я могу сказать, что я считаю, медицинские записи в историях болезни были неинформативными, крайне скудными и неполными. Я разбираю запись невролога и говорю, что вообще ничего не понимаю в его записи… Т. е. у нас 2 человека, которые виноваты в произошедшем: Савленкова виновата в смерти 7 человек, и никакой ответственности, она у нас скрытый свидетель, Баранов не посмотрел своевременно пациента, но зато запись сделал.
Вопросы по стенограмме аудиозаписи совещания.
Гособвинитель: Можете смысл вашей фразы передать: «Можем с хирургом договориться? Хотя бы чтобы запись у нас была». Что она означает?
Могилевский: Это означает, что мы должны выполнить лечебно-диагностический минимум. Если вы его не хотите госпитализировать, то вы хотя бы запись сделайте, чтобы больного хирург осмотрел.
Гособвинитель: Также вы на совещании 2 раза упоминали о необходимости «сделать запись».
Могилевский: Когда я говорю – «Вы запись сделайте», я говорю, что у него нет записи осмотра хирургом. Чтобы назначить хирурга, вы, уважаемые, хотя бы запись сделайте в историю болезни.
Гособвинитель: Ваша фраза на совещании звучит таким образом – «Необходимо прикрыться, нужна некая запись». Что значит «прикрыться»?
Могилевский: Я пытаюсь объяснить врачам, что они даже не сделали запись. Вы сейчас отправляете больного без консультации хирурга, и дальше мы выходим к дефекту оказания медицинской помощи. Там же говорится о том, что будет вскрытие — история болезни пойдет на контроль.
Гособвинитель: Также вы говорили – «Ребят, это трындец, у нас лежит больной с некротическим поражением кожи, а мы сидим и думаем, что с ним делать».
Могилевский: А вы не прочтете там дальнейшие фразы, когда я говорю – «Да, я, конечно, сгущаю краски»? И это является побудительным моментом, да, я где-то там им придумал что-то, мне надо заставить людей работать. Я один в учреждении, я не могу на себя взвалить 1200 человек и один за всех пахать.
Гособвинитель: Тут у вас еще одна фраза была – «Если к нам придут в учреждение с проверкой и спросят, а что он здесь у вас делает, вы его здесь умирать оставляете?» Почему вопрос стоит вот, умирает или не умирает, или все-таки просто не выставлена консультация хирургом?
Могилевский: Я уже говорил, что я неоднократно усиливал свой тон. В совещании кроме моих слов где-то есть, что он умирает? Я, наоборот, пытался их заставить, чтобы они пошли и госпитализировали.
Гособвинитель интересуется, где конкретно это сказано. Могилевский находит и цитирует соответствующие моменты из стенограммы: «Да, отправляйте, сепсис, когда анализы последние, лейкоцитоз, давайте сейчас сделаем», «Так что же нами, вами, друзья, сделано, чтобы отправить данного больного».
Гособвинитель: Почему они не отправили?
Могилевский: Когда я говорил врачам – «Поставьте диагноз “сепсис” и отправьте его с этим, мне говорили, что не могут, поскольку у него лейкоцитоз растет на курсе антибиотиков. Никому не говорилось не госпитализировать, я, наоборот, врачей призывал сделать это».
Гособвинитель: А с имеющимися пролежнями вы его не могли госпитализировать?
Могилевский: Сергей Сергеевич, хотите, правду скажу – я не знаю. Мне нужна была консультация врача, который разбирается.
Гособвинитель: На совещании вам не было известно о характере пролежней? Врачи сами путались…
Могилевский: Врачи сами путались в показаниях.
Гособвинитель: А почему вы взяли за основу тот, который более безопасный?
Могилевский: Один врач мне говорит – у него гнойные пролежни, и его надо госпитализировать. Другой врач говорит – у него они под сухой коркой и не надо госпитализировать. А я говорю – «Раз вы не можете разобраться, вызовите врача-специалиста, и пускай у него болит голова. Я не должен занимать какое-то мнение между одним врачом и другим, я не принял чью-то сторону, я не говорил – а, у него под сухой коркой, не госпитализируем». Врача-хирурга вызываем и принимаем действия на основе записи врача-хирурга, все.
Дополнительные вопросы стороны защиты.
Скурту: Скажите, вот если бы было не задним числом, а тем числом, в которое она осмотрела бы…
Могилевский: Прекрасно было бы, было бы даже лучше.
Скурту: А вообще по чьей это инициативе, вам что-то об этом было известно?
Могилевский: Я не знаю, зачем Пилипенко так сделала. Мне, наоборот, было бы лучше, чтобы действительно его посмотрели, что действительно принято решение. Тем, что она исправила дату, она поставила под сомнение всю эту историю, в том числе и меня вот сюда вот.
Судья объявляет, что с учетом других назначенных дел «лимит допроса» на сегодня исчерпан, заседание откладывают.
